Переодевшись монахами или ремесленниками, они пешком переходили из города в город, собирая необходимые сведения.

Нередко их жизнь заканчивалась трагически. Доблесть и честь тогда главенствовали над всем, среди прелагатаев никогда не было перемётчиков.

Неверно полагать, что наши предки были в чём-то недальновиднее нас. Ратному делу, конечно, уделялось первостепенное внимание. Но прочно существовала и развивалась невидимая для всех прочих княжеская служба разведки – прелагатаи.

Горница, в которой располагался Александр Леонтьевич Попович, примыкала к княжьему терему. Это было большое помещение в шесть окон, стены которого были отделаны гладко выструганными досками из морёного дуба и увешаны копьями, мечами, рогатинами, щитами и панцирями. На противоположной от стола стене красовалась огромная кабанья морда, рядом с ней волчья – охотничьи трофеи.

Справа от стола прибиты гладко струганные берёзовые доски, на которых были расставлены толстые книги, в том числе на греческом и латинском языках.

Пол горницы сплошь устлан медвежьими шкурами.

Великий князь Константин, а следом за ним и Василько своих дружинников жаловали, заботились, не жалели средств на их содержание.

Александр Леонтьевич, пользуясь ранним часом, в который уже раз перечитывал «Моление Даниила Заточника». Дойдя до слов: «…кому Боголюбово, а мне горе лютое; кому Белоозеро, а мне оно смолы чернее; кому Лаче-озеро, а мне, на нём живя, плач горький…», в очередной раз изумился точности и ёмкости слов священника, в двух строчках описавшего всю свою долю горькую.

Он хорошо помнил бледную тень Даниила в покоях Константинова дворца, с благодарностью перебирал в памяти их долгие беседы. Годы опалы сломили бунтарский дух книжника, и он жаждал только покоя. Отец Даниил высоко отзывался о познаниях русского витязя в иноземных языках, истории и философии, ценил его тягу к истине, призывал не только мечом орудовать, но и к писалу пристраститься…

Происходил Даниил из свободных людей, многих превзошёл в познании канонов веры православной, ведал философские споры, вёл записи основных событий княжества, был сведущ в истории миров старинных. Безупречным знанием языков обратил на себя внимание великого князя Всеволода Юрьевича и был назначен летописцем. Сытая жизнь во дворце и княжьем замке Боголюбово не сделали Даниила равнодушным к судьбам простых людей.

Это в полной мере показал пожар, случившийся во Владимире в 1192 году.

Александр Леонтьевич помнит рассказы тех, кто видел тот лютый пожар воочию.

Начавшийся в ночь на 23 июля и продолжавшийся до следующего вечера, он выжег половину города и 14 церквей, княжеский дворец едва удалось отстоять, но соборный храм изрядно обуглился снаружи. Сгорело живьём и задохнулось в едком дыму около пятисот человек по причине ночного времени и тесноты застроек.

Долго ещё гарь и плач витали над стольным Владимиром. Помощи из великокняжеской казны хватало не всем, да и невелика она была.

Пользуясь бедственным положением погорельцев, богатые горожане – «сильные люди» – выдавали ссуды на кабальных условиях, обрекая на горькую судьбу закупа.

Даниил, не желая молча взирать на несправедливость, всё подробно изложил в письме великому князю владимирскому. Прямым следствием словотворчества стала ссылка на Белое озеро. Затем её сменила жизнь у озера Лача в Новгородской земле.

Хлебнув лиха, Даниил Заточник пишет своё «моление» новгородскому князю Ярославу Всеволодовичу. Испросив позволение отца, Ярослав приближает Даниила к своему двору, а затем передаёт на попечение брата Константина, который собирал вокруг себя книжников и летописцев.