– Ты как? – спросил я его, так как сам чувствовал себя более, чем хреново.

– «А у дельфина взрезано брюхо винтом», – неожиданно радостно пропел он, – вот думаю, что бате такого правдивого сказать.

Его речь была заторможенной, голос звучал глухо. Или мне просто так казалось?

– Я его назову Дельфином, – сообщил лопоухий.

– Кого? – спросил я.

– Автомобиль. Уж очень похож.

Мне даже показалось, что автомобиль действительно напоминает поврежденного, но непокоренного дельфина.

– Правильно сделал, что опять забыл про тормоз, – заметил я, и мое произношение походило на произношение слабоумного, такое же растянутое и нечеткое, – а то нас бы поцеловали с двух сторон не по-детски. Все пятеро скончались бы на месте.

– Шестеро, – возразил лопоухий, – в «Ауди» тоже двое сидело.

– Блин! – воскликнул я, смеясь и морщась от боли одновременно, – Ты когда успел всех нас пересчитать?

– Да, – самодовольно улыбнулся лопоухий, – я такой.

И слегка пошатываясь, он подошел ко мне и протянул руку:

– Павел.

По утрам я ходил с дядей в наш лес. Не в смысле – наш местный, тутошний. В смысле – наш с дядей. Подальше от лесных дорог и тропинок. Подальше от охотников и браконьеров, хотя эти ребята, как раз, есть везде. Грибники тоже являются составляющей этой группы. Они, как и мы, выходят на промысел ни свет, ни заря, когда лучи еще неподнявшегося солнца освещают округу ровно на столько, чтобы человек не нарвался на острую ветку или не споткнуться об неудачно расположившийся пенек. Встречающиеся односельчане почтительно кланяются с нами и спешат отойти подальше. То есть, совсем скрыться с глаз. Самые суеверные просыпаются раньше всех.

– Это они стараются не мешать нам, помогать им, – тактично объясняет дядя их страх перед колдуном и его наследником, – для них же стараемся.

На дяди не было ни плаща с капюшоном и серебристыми звездами из фольги, ни остроконечной шляпы. В руках он не держал магического посоха. Он был одет в брезентовый костюм цвета хаки, на голове бейсболка, за спиной небольшой рюкзачок для трав, ягод и термоса с чаем. В таком виде он больше походил на туриста, чем на уважающего себя колдуна. По крайней мере, в моем детском понимании. Стоит ли говорить, что уборку в доме мы делали сами, без помощи поющих зверей.

Мы не спеша продвигаемся вглубь леса, к нашей поляне. По пути дядя молчит и лишь изредка комментирует те или иные события, проходящие вокруг. Вот где-то раздался выстрел, звук эхом пронесся по лесу. Дядя прислушается и говорит, качая головой:

– Степаныч косого подстрелил. Башку ему снес, паскудник.

Или иной раз, глядя на землю, покрытую травой и с осыпавшейся хвоей, увидав незначительную вмятину, воскликнет:

– Миша проходил. Надоело самому еду добывать, вот – к людям подбирается, – дядя тревожно смотрит в сторону поселка, словно видит его за стеной сосен – как бы он на наших курей не позарился. Надо будет Васильева предупредить, пусть готовым будет. Эдакой паскудник.

– Кто паскудник? – вклиниваюсь я в дядины размышления. Нравится мне, когда он ругается.

– Оба, – выносит свой вердикт дядя.

А иной раз не можем нашу поляну найти. Даже я, шестилетний несмышленыш, с закрытыми глазами мимо не пройду. А тут ходим-ходим, нет ее. Будто кто скатал полянку в рулон, как ковер с цветным узором, да ночью на плече уволок в другое место. Чтобы то место красивее было.

– Леший по кругу водит, – ворчит сердито дядя, – поиграть вздумал, плешивый паскудник.

Где-то слышится задорный смех.

– Скучно ему стало. Видишь, Серега, сосна примечательная. Второй раз идем мимо нее.

И я смотрю на сосны, пытаясь определить, какая из этих совершенно одинаковых сосен, ну уж самая примечательная.