– Как так? – не понял Горий. – Это ведь мы мир богов наших – Правь – славим, а не они?

– А христиане говорят, что, мол, они Христа своего правильно славят, оттого тоже православные.

– Ну, дают. Как же это можно нашу Правь переиначивать?

– Можно, внучок, можно. Тем, у кого ни чести, ни рода нет, кто от своих богов и предков отказался, им всё можно… Потому как потерянные души.

Возмущённо качнув головой, Гор прижался щекой к морде послушно замершего коня:

– Но ведь наши боги им отомстят, правда, деда? И за моих папу и маму тоже.

Старик помрачнел:

– Отомстят, тудымо-сюдымо. Когда-нибудь. Тёмное время на Руси. Ведуны говорят, на много столетий. Уснёт Русь, забудет славу свою и имена предков, которые Боги наши. И будет спать, пока русичи снова о Макоши и Велесе не вспомнят. Не начнут Белбогу требы носить. А вот как вспомнят, тогда и возродится Святая Русь, новым светом озарится и поведёт за собой все белые народы. Так в Ведах сказано. Но правда эта никому не нужна.

– Что же нам делать, деда?

Дед мягко спрыгнул с телеги:

– К старику идти, тудымо-сюдымо. Он, поди, заждался.

– Трудень с нами пойдёт?

– С нами. Не оставлять же его волкам на поживу.

Несмеян закинул раздутый сидор, в который упаковал шкуру, на плечо. Почесал за ухом жеребца, косившего глазом на травяную подстилку:

– Пошли, а то скоро смеркаться начнёт, а нам ещё топать и топать.

– Деда, а можно твой меч посмотреть? – внук, на ходу накидывая лямки котомки за спину, пристроился сбоку, разглядывая кожаные ножны.

– Почему мой? Твой это меч. – И остановил уже потянувшегося с горящими глазами к оружию внука. – Придём – отдам. А пока, тудымо-сюдымо, у меня побудет.

Горий тяжело вздохнул. Пропустив деда вперёд, зашагал следом. За спиной потянулся к траве непослушный Трудень.

К вечеру вышли на хребет. На высоте метался холодный ветер, а в ямах на северных склонах ещё светлел серый ноздреватый снег. Жара осталась позади, в долине. Придерживаясь за спину, старик опустился на остывший валун. Неспешно развязал сидор. Порывшись, извлёк из него два мятля – домотканых плаща из грубой ткани. Один протянул внуку, второй накинул на плечи. Укутавшись, обвёл взглядом окоём:

– Красота какая!

– Да! – застегнув последние палочки мятля на груди, внук присел рядом. – Дойдём-то скоро?

Трудень, не найдя травы, прошёлся мокрыми губами по камням: может, хоть лишайник какой попадётся.

Внизу бескрайним морем стелилась тайга. Расползаясь по террасам и меняя оттенок на более яркий по мере снижения, лесное море водопадом стекало в долину, а там – у горизонта – дымка постепенно растворяла деревья. Извилистая речушка Илыч прорезала тайгу по всему видимому пространству, деля на две половины: ближнюю и дальнюю. Осиновые, еловые и берёзовые вершины разнообразили почти сплошной сосновый ковёр. По правую руку вырастал из тайги сказочным исполином величественный Горючий камень, его тупое наконечие светлело под низкими облаками в вечернем сумраке. Комары не беспокоили: здесь на вершине их и так мало, а к вечеру на крепком ветру и вовсе пропали.

Дед Несмеян вдохнул полной грудью. Опёршись на валун, не торопясь поднялся:

– Потерпи внучок, до распадка спустимся, там родник, у него заночуем. Ворги здесь уже нет, но я путь знаю, – он оглянулся. – Ночи светлые, не заплутаем.

Горий легко поднялся следом:

– Идём тогда уже.

– Торопишься. Поди, проголодался как волчонок.

– Ну, не то чтобы как волчонок, – смутился парень. – Потерплю.

– Ничё, придём, я кашу сварганю. Осторожней, тудымо-сюдымо, здесь осыпи.

Спускались, как и шли: впереди старик, за ним Горий, ведущий в поводу тормозящего копытами коня. К середине спуска над головами сомкнулись тяжёлые еловые лапы. Разлапистые сосны и неряшливые лиственницы окружили путешественников. Как-то само собой сбавили ход, наслаждаясь тихим лесным сумраком и хвойными ароматами. Десятка через три саженей на каменистом голом плато деревья ненадолго расступились, и Несмеян замер.