– Передайте старосте, что его просьбу Фрелаф и Андрей Любомирович справили, тракт смоленский от татей освободили. Повезёте теперь имущество наше ему на сохранение, дозволяю съестное себе забрать и животину покудова пользовать в делах общинных, ежели прокорм её будет в тягость, продайте. От щедрот своих одарил полонянок четырьмя кобылицами. Даже в доме сём разрешил поселиться, коли желающие найдутся.

Интересно, если бы они в ночь уехали, как бы он тогда наказы передавал. Зато дом справный удалось сохранить, теперь проверять придётся, чтобы паразиты в нем опять не завелись.

Нагрузив заводных коней сумами седельными с монетой, с кольцами да с каменьями, мы тронулись к капищу, до которого вот уже второй день было рукой подать, да дела всё отвлекали.

Неприметной, узкой, лесной тропой, сквозь ветви колючих елей, мы тащили за собой коней с поклажей. Думаю, мне тут без Фрелафа и делать было б нечего. Место силы было огорожено частоколом из заострённых брёвен в три метра высотой. Массивные дубовые воротины отворил ещё более бородатый и древний старик, чем Фрелаф, из глубины двора на нас смотрело ещё две пары внимательных глаз – холопка босая в сарафане и мишка-двухлеток, сидящий на цепи, будто собачёнка дворовая.

– Это Дубок, он тут всегда, – представил мне волхв хранителя капища, – не видит и не слышит уже по старости своей, зато чует всё. Он знал, что свои идут, как только мы в лес запретный зашли. Да, Андрей Любомирович, дорога сюда закрыта для неизбранных. Ночью сегодня само капище решит, свой ты али чужой. После трапезы вечерней, надлежит тебе провести ночь среди богов в центре капища, будешь привязан к жертвеннику, потому как разное с тобой может происходить.Скажу сразу – и испугался, и насторожился, особенно меня жертвенник напряг.

Кушали мы досыта, Дубок откуда-то пополнял стол с завидным разнообразием, суетилась и строила глазки теремная девка: грустно ей в окружении старцев да идолищ страшных. А потом я очнулся голым, ноги и руки мои были прикованы железными кольцами к большому камню, сверху на меня, откровенно злыми глазами смотрели лики богов, вырезанные прямо на стволах вековых дубов. Рядом стоял Фрелаф и Дубок, вздев руки к небу, они бормотали не очень понятные фразы, суть которых ускользала от меня вместе с сознанием, наверно молились. Оставалось только подождать, а потом может и обратно в Пашкин Гелентваген попаду, хотя уже не очень хочется. Мне показалось, что я провалился в сон… Открыл глаза от резкой боли, в живот впились когти ворона, он долбил клювом мою грудную клетку, больно впиваясь прямо в кость. Разлетающиеся капли крови окрашивали его чёрные крылья, а я извивался всем телом, пытаясь скинуть старательного убийцу:

– Я ещё живой, что ты, тварь, делаешь?Никакой сверх-скорости и никаких ярких красок мира не приходили, боль и ничего кроме боли и обречённости.

– Фрелаф помоги, – пробовал я позвать на помощь.

Мелькнувшая серая тень сорвала с меня мучителя, клыки волчицы в мгновение ока разорвали ворона. На краю уплывающего сознания я понял, это моя волчица:

– Ракша, – я почувствовал её запах, как её шершавый язык заботливо успокаивает мои раны, и провалился в спасительный сон.

Дождь. Сквозь ветви дубов на моё истерзанное падальщиком тело капают крупные капли, наверно, смывая кровь. Я с ужасом открыл глаза. Первая мысль – он вскрыл мне грудную клетку, и, кажется, добрался до органов! Такое тут не лечат, или заражение добьёт. Вот это номер – даже царапин нет! Всё зажило или привиделось? А как же волчица, Ракша-то была?

Через пару минут пришли мои надзиратели расковывать, точнее раскрывать сложный запорный механизм кандалов, приговаривая: