Я сначала перекатился назад и спрятался в ближайшие кусты, и только потом начал пытаться понять, что же меня к этому побудило. В необъятной долине, простирающейся под холмом на вершине которого я сидел и мирно обедал, попутно предаваясь воспоминаниям посмотреть, на что явно было. Но ничего, что бы могло представлять для меня интерес. Прежде всего, моё внимание привлекали два белёсых пятна руин, которые когда-то были не самых маленьких размеров городами. Теперь же, подозреваю, что даже если спущусь вниз я смогу с одной оконечности города увидеть другой его край. Одно пятно было достаточно далеко и справа. Его дальних границ я не видел. То, что осталось от второго города рваной кляксой находилось по левую руку от меня. При желании, я бы мог к вечеру до него дойти. Возможно, тут было и что-то ещё, но угадать, что скрывалось за тем или иным раскиданных по низине пятном можно было только подойдя ближе. В дали передо мной, у самого горизонта, виднелась вереница горной гряды. Наверное, это было единственное, что что хоть как-то украшало этот достаточно унылый пейзаж. Словно бы ручей пролитого молока плавной волнистой линией низину пересекало того, что можно было бы принять за бетонную дорогу. Кто бы не сносил все эти города и какие бы он цели при этом не преследовал, этот кто-то явно старался оставить не повреждённой саму дорогу. Об этом говорила не только её близкая к идеальной сохранность. Что трудно было не заметить. Среди всех этих руин, словно бы немая горькая насмешка над окружающей действительностью, отчётливо выделялись перроны и частично уцелевшие стены вокзалов в череде придорожных строений, которые куда больше пострадали от проведённого в запустении времени, чем от бушевавших тут некогда стихий. Подозреваю, что рукотворных. С хитрым хмурым прищуром я всматривался вдаль, пытаясь рассмотреть появившуюся на горизонте точку, которая двигалась по дороге в мою сторону. Собственно других направлений у неё и не было, а единственная дорога пролегала мимо меня. Скорее только для того, чтобы занять время я продолжил лениво жевать рыбу, добытую чуть ранее из выданных Пого консервных банок, тихонько радуясь тому, что всё помещённое в пространственное хранилище кольца никуда при этом не проливается, не просыпается, а, словно попав в невесомость, остаётся ровно в том положении в каком попало внутрь. Повинуясь инстинктам, я сначала спрятался кусты, а уже после этого, осматриваясь, смог увидеть, что кто-то использует дорогу по её прямому назначению. Стараясь не представлять, как выглядит моя мимика со стороны я всматривался вдаль пытаясь понять, что там вообще происходит.

Ничего. Приблизительно шестьдесят километров в час. Может чуть больше, а может чуть меньше. Я когда-то уже не раз наблюдал за разными транспортными средствами. Как изнутри, так и снаружи. Пользуясь статусом мелкого шкета, я имел много возможностей наблюдать, как стрелка которая указывала скорость стояла словно приколоченная на этой отметке, когда опытный водитель вёз нас в очередную экспедицию. Меня разве что к нему на колени не сажали. Конечно, такое бывало на длинных перегонах или на оживлённых трассах. На пустой дороге могли и припустить, а могли быть и сложные участки. Будучи дома, когда все уроки были уже сделаны, а занять себя было нечем, я, иной раз, вооружённый палкой вместо ружья забирался на дерево возле междугородней дороги караулить тех, кто проезжал мимо. Ничего я не делал, просто наблюдал. «Крейсерная скорость автобуса на междугородней трассе не может быть больше семидесяти километров в час». Все спали, и наш водитель нашёл благодарные уши в моём лице. Кажется, я уже успел выспаться и сидел рядом, а мы как раз неспешно куда-то ехали за городом. Вот по тем автобусам я и натренировал глаз сидя на дереве. Чем ещё заниматься школьнику начальных классов, у которого из друзей только взрослые, да и те куда-то там в горы ушли. Томительные минуты ожидания вернули меня в реальность, и я вспомнил, что буквально только что сидел и что-то там жевал, предаваясь воспоминаниям. И вот, не отрывая взгляда от нарушителя моего спокойствия я вернулся к прежнему занятию. Жевал, но уже без всяких воспоминаний.