– И часто у вас в Раумсдале так?

– Не понял? – теперь настала очередь удивляться Харальду.

– Ну, в смысле гибнут…

– Нет, – честно, без бравады ответил северянин, – потеря каждого из раумсдальцев – невосполнимая, огромная потеря, а значит и следим за этим в оба глаза. У каждого в хирде напарник, а то и побратим есть, вторая спина, на том и держимся. Так, изредка кто в битве по воле Одноглазого останется, да вот еще в позапрошлую зиму Снорри Коротышка убился. Невысокий был такой, на тебя чем-то похожий, шустрый. А потом после пира полез как-то пьяный на главную башню стрелять ворон из лука и упал, прямо во двор тинга, да еще и на камень. Голову в плечи целиком вогнал… Да еще ведунья Ингрид из леса как-то по морозам не вернулась…

– А уходить… уходить от вас кому-нибудь доводилось? – задал обжигающий губы вопрос Миха, и сердце тревожно заколотилось, готовое лопнуть. Харальд пожал плечами, помотал головой.

– Был один такой, Торгейром звали, из хорошего рода, так вот он ушел шесть зим назад… На запад, вроде за Урал даже. И никто ничего не слышал о нем с тех пор. Почитай, что убили, – Харальд покривился, словно пробуя неприятную тему на вкус.

– Сам ушел? – осторожно продолжил подземник, но Харальд внезапно поймал его взгляд.

– Нет! – отчеканил, словно по железу, бросив в лицо Михаила звонкое эхо.

– А за что прогнали?

– Таких вопросов, кузнец, – Харальд хищно прищурился, хрустнув пальцами, – запомни – не задают! Да и ответить на них, это тебе не весло на ладью обстругать… Оставим, – он повернулся к наковальне, закрывая тему, – а мечи? Сейчас мы едва ли в состоянии делать хорошие мечи. Были не в состоянии. Ты ведь сможешь сделать такой?

– Попробовать можно, – Миха облизнул губы, успокаивая разыгравшееся сердце и осторожно качнул головой, – но начать нужно с малого. С ножа, например, или с этого, как его… скрамасакса. Нож я могу сделать хоть сегодня, был опыт. Для пробы сил, так сказать, но меч… Потом посмотреть ваши запасы железа, качество угля, мощность горна. Ты говоришь, Бьёрн смог бы мне помочь – кто это?

– Это такой толстый дядька в очках, который постоянно обтачивает напильником свои игрушки. Знаешь, он просто повернут на вырезании фигурок к кнейфотафлю, скандинавским шахматам, – Миха кивнул, вспоминая пулеметчика со странным взглядом, что-то колупавшего за столом в доме, – довольно неплохо разбирается в литье и ковке, делает хорошие украшения, но до Рёгина ему всегда было далеко…

– А дай-ка посмотреть, – Миха, уже погрузившись в особенности закалки длинных слоев железа при изготовлении меча, к своему счастью не видел глаз Харальда, безмятежно протягивая руку в сторону его оружия.

– Я еще раз прощу тебя, дверг, – кузнец вздрогнул, сбрасывая облако уносящих его далеко мыслей, и едва не отшатнулся от викинга, – самый последний раз за незнание наших законов, но если ты еще хоть единожды сделаешь нечто подобное в отношении любого из раумов, можешь заранее готовить погребальную лодку, – дверг не шевелился, внимательно следя за губами северянина. – Меч, это твоя душа, меч – это то, что отличает тебя от любого другого, созданного в Мидгарде более слабым, меч – это даже больше, чем символ воина и свободного человека. Чтобы заслужить опоясывание мечом, тебе еще нужно доказать, что ты мужчина и боец. Только воин, погибший в битве с мечом в руке, попадает к Одноглазому Одину в палаты Вальхаллы, где пятьсот сорок дверей. Меч – это больше, чем твой побратим – это часть самого тебя, рожденная в железе. Ты можешь иметь хоть три автомата и быть отличным воином, но именно оплаченный кровью меч поднимает тебя над всеми лучшими воинами этого мира. Его не обнажают без нужды, его не дают посмотреть для праздного любопытства. Так верили наши предки, так верим и мы. Ты понимаешь, о чем я говорю?