На прощанье он сказал: «Я вижу, что вам очень надо, поэтому постараюсь помочь. Посчитаю сегодня, потому что если вдруг не устроит цена, вам надо будет быстро кого-то найти. Не бойтесь, много не попрошу».

Но в этот момент я отчего-то поняла, что мои поиски закончены.

Потом он прислал смету. Округлым ровным почерком были написаны расчёты. Всего три раздела: «Кухня», «Прихожая» и «Комната маму». И в этом «Комната маму» было что-то такое донельзя трогательное, что мы стали смеяться. Без злобы или насмешки. Просто сейчас меньше поводов для веселья, а тут вот случился.

Видимо, что-то его в нас подкупило; наверное, там, откуда человек по имени Анвар родом, принято по-другому относиться к врачам и чтить старших родственников. Так или иначе, всё совпало.

Я ехала домой и плакала от усталости, жалости к себе, но больше – от огромной благодарности.

Теперь термин «Комната маму» признан в нашей семье официально.

Жизнь постепенно налаживается.

Хотя я всё ещё плачу каждый день.

Смеюсь, впрочем, тоже.

Вчера поздно вечером ездили делать жаропонижающий укол нашему родственнику. Скорая не ехала больше пяти часов.

Не то чтобы я прямо такая благородная, да скорее нет. Я просто прикинула варианты. Те, кто мог колоть, не могли ехать; те, кто мог ехать, не умели делать инъекции. А надо, чтоб ещё было что колоть. У нас было.

Муж подсобрался со мною. То ли его звало в путь реанимационное прошлое, то ли волновался, что я увижу молодые упругие мужские ягодицы, а может, просто такой он человек, что семья для него не пустой звук.

Пока ехали в ебеня, муж сообщил, что, оказывается, сова за ночь съедает 14 мышей. Ценная информация. Я уже успела принять свой мелатонин, и город плавно покачивало за окном. И я никак не могла запомнить номер квартиры.

Короче, мы приехали, ширнули, дали цэу и отчалили. Температура прекратила повышаться и стала падать – впервые за весь день. Я даже не хочу знать, как выходят из положения люди, к которым в этот тяжёлый для всех период вот так же весь вечер не едет скорая.

Было уже за полночь, когда мы двинулись домой. Сова успела съесть несколько мышей. Город плавно покачивался в мелатониновом тумане. Возле подъезда, как специально для нас, было единственное парковочное место.

– Это всё потому, что «Господь нас уважает» ©, – сказала я.

И мы, смеясь и покачиваясь, побрели спать.

С начала эпидемии я болею второй раз.

За это время человечество уже накопило достаточно данных.

Особенность нового вируса в том, что он укладывает тебя в постель и заставляет лежать. Как бы ты ни пытался дёргаться, объяснять 19-му, что у тебя планы и ты должен, он всё равно победит. Будешь сопротивляться – станет только хуже. Чтоб выиграть, придётся поддаться.

Второй аспект – нейротоксический. В моём случае – ты просто не можешь о чём-то беспокоиться. Мыслей нет. Состояние – «что воля, что неволя – всё равно». Лежишь и тупо смотришь в одну точку. День, другой, третий, не помню какой…

Я лежала и обесценивала себя. Методично и безэмоционально Ксения Собчак показывала мне каких-то прекрасных умных русских женщин, которые держат в своих руках Кремниевую долину. Я была никем. Даже меньше. Всего лишь врач УЗИ. Высшей категории. В клинике экспертного ультразвука. Пф-ф-ф… Который чё-то там пишет в Инсте. Очевидно, это полное днище. Кому это всё вообще надо?

Никому…

На пятый день я начала вставать. Мне вдруг ужасно захотелось перебрать ящики, полки. Потрогать свою жизнь изнутри. Такие простые, чисто механические действия. Без какого-то глубокого смысла. Мелкая моторика – и ничего более. Всё, что нужно на днище.