Решив, что не смогу забыться сном на голодный желудок, я поплелся к ближайшему костру, намереваясь как можно скорее получить порцию подгоревшей каши.

– Фаиз, – знакомый латник протянул мне полный половник опуская напоминающую жижу еду в протянутую мной миску, – думал ты и сегодня откажешься подходить.

– Таир, если бы это являлось едой, я приходил бы к твоему костру чаще. – Я рассмеялся, но быстро потерял напускную веселость. – Еще один день перехода и армия халифата источит себя. Не время воротить носы от крох, что нам достаются.

– Терпим, что еще остается. – Опрокинув новый половник в миску другого воина, – по-моему это был один из видимых мной ранее конников, – Таир пожал плечами. – Возьмем Багдад, и яства потекут пряной рекой. Будем возлежать на парче и шелке в окружении сладкоголосых прелестниц.

– Ты слишком много слушаешь Мулу5.

В отличие от давнего знакомого, которым Таир стал для меня за все три года наших походов, я не столь яро внимал речам, сулящим каждому из нас безоговорочные блага. Многое осядет в походных мешках командиров, остальное – большая часть – уйдет к Халифу. Что останется простым копейщикам, латникам и конникам – можно лишь гадать и надеяться оплатить небольшую хижину, да неразбавленное вино, в честь победы. Конечно, особо отличившихся наградят лучше. И я лелеял мысль, что за все свои прошлые заслуги, войду в их число.

– А ты слишком угрюм, мой друг, – поддел Таир. – Если не сохранять веру, то что еще нам остается? Я надеюсь на скорое возвращение домой, Найрият, должно быть заждалась своего вольного мужа, да и дети подросли за эти годы. – Скупая улыбка преобразила его запыленное лицо, стирая груз пережитого. – И не узнают меня, поди.

– Жена напомнит, если что, – отозвался я, собираясь на этом закончить ничего незначащий разговор.

За спиной послышались крики. Женские голоса быстро оборвались, уносимые ветром.

– Опять кто-то из Ага решил недодать пленным еды. – Таир сокрушенно покачал головой, рассматривая клеть повозки за моей спиной. – Ай, нехорошо, – прицокнул он.

– Пойду проверю.

Зажав миску, к каше в которой я так и не притронулся, я направился на тихие завывания голодных рабынь, проклиная свою сердобольность. Как и предполагал Таир, мальчишки-помощники оббегали клеть по широкой дуге, оставаясь глухими к женским просьбам о куске хлеба и глотке воды. Девушки протягивали сквозь прутья дрожащие руки, то ли в молитве, то ли в проклятии пытаясь дотянуться хоть до кого-то. Страх, плескавшийся в их глазах, никуда не делся, однако голод становился сильнее голоса разума. Один из воинов что-то грубо бросил в ответ, даже не повернувшись в их сторону, а я не мог отвести от них взгляда. – На фоне обезумевших от голода и жажды особенно выделялась она – обладательница тех черных омутов, что чуть не стали причиной погибели от жадных помыслов Юсуфа. Девушка смиренно сидела в углу повозки. Не причитала, не пыталась воззвать к совести своих мучителей, лишь сжимала лохмотья длинной юбки тонкими, словно прозрачными пальцами, не поднимая взгляда от истлевшей соломенной подстилки.

Ноги понесли меня быстрее. Фигура черноокой влекла помимо воли. В том не было ни постыдных страстей, ни здравого смысла, лишь ощущение правильности своего решения. Возможно, сам Всевышний управлял мной, помогая хоть чуть-чуть обелить душу, запятнанную кровью.

– Возьми. – Моя рука протянулась, предлагая рабыни нехитрое угощение.

Другие женщины притихли, смотря на меня со смесью страха и недоверия. Долгожданная еда была так близка от них, но незнакомый мужчина, испещренный шрамами и зноем пустыни, видимо, вызывал слишком много опасений.