– Правильно! – заорали пирующие. – Боги будут говорить твоим языком!

Красноголовый торжествующе оглядел собравшихся, откашлялся и запел густым красивым голосом:

Знамя Лодброка, пирующий ворон
Клекотом весть на драккары доставил,
Ждет нас удача в великом походе,
Самых достойных позвали Инглинги.
Даже Эгир, нам желая победы,
Черный котел свой забросил на небо,
Веслами вспенили синие воды,
Кнорры Ладброка летящие птицей.
Мчались за нами в кровавых кольчугах
Девы —Валькирии – вестницы битвы.
Молнией жгучей, режущей сумрак,
Одина взор освещал нам дорогу.

Далее певец переключился на себя. И рассказал, какой он достойный и великий воин. Любимец богов и баловень судьбы. Настолько достойный, что не боится носить на груди статуэтку самого Одина, тогда как другие осмеливаются нацепить на себя лишь молоток Тора.

Глаза Тьёвди возбужденно сверкали, когда он вещал слушателям, как под франкским городом Нантом, он нанизывал на меч сразу по восемь врагов. Насиловал за раз по десятку женщин и раньше всех врывался в храмы Белого Бога и, разумеется, первым отыскивал спрятанные монахами сокровища.

Гудрун смотрела на него и непроизвольно сжимала кулаки. Она не слушала его песню. Рыжая оскаленная физиономия расплывалась перед глазами, уступая место жадным языкам пламени и удушливому черному дыму. Нет, она не плакала. Она давно разучилась это делать.

Красноголовый закончил петь, тяжело плюхнулся на скамью и потребовал медовухи. Веселье продолжалось. Захмелевшие нуреги затевали потасовки, лапали рабынь и горланили непристойные песни. Кого-то из девушек ненадолго уводили. Потом они возвращались раскрасневшиеся и уставшие. Её и саму несколько раз утаскивали на сеновал, но Тьёвди так ни разу и не взглянул на неё. Напрасно Гудрун старалась держаться поближе к Красноголовому. Случайно задевала бедром, призывно улыбалась. Единственно чего она добилась, так это то, что рыжий детина звонко шлепнул её пониже спины и приказал принести пива.

Гости гуляли три дня. А на четвертый засобирались в дорогу.

Тьёвди оседлал своего низкорослого конька, махнул на прощание радушным хозяевам и уже собирался уезжать, когда на его стремени повисла Гудрун.

– Купи меня, славный хёвдинг! Прошу тебя!

– Тебя? – удивился викинг. – Тебя что хозяин обижает?

– Нет. Он добрый. Но мне милее ты. Купи! Я буду ласкать тебя день и ночь и доставлю такое наслаждение, которое не сможет подарить другая женщина!

Красноголовый задумался. Как и всякий викинг, он неохотно расставался с деньгами.

– А чем тебя не устраивает Магнус?

– Он простой хускарл, а ты хёвдинг! Ты герой! О тебе ходят легенды! Ты лучший скальд на Севере! Тебя любят боги! Я хочу быть твоей!

На лице Тьёвди появилась довольная ухмылка.

– В этом ты права. Таких, как я, немного. – он повернулся к хозяину. – Эй, Магнус! Продай мне эту девку!

– Три марки серебра! – привычно назвал цену Хромой.

Красноголовый даже хрюкнул от негодования.

– Ты в своем уме, Магнус?! За эти деньги я куплю пять трэлей!

– Она не просто рабыня. Она знахарка и ведунья. Я и так дешево отдаю, по дружбе.

Красноголовый расхохотался и тронул поводья коня.

– Подожди! – быстро зашептала Гудрун. – У меня есть пять марок! Эти деньги твои!

В глазах викинга вспыхнула алчность.

– Откуда у тебя столько?

– Мне иногда платили за любовь. Я копила. Мне не жаль отдать их тебе.

(Не рассказывать же ему, что этой ночью она посетила сокровищницу Хромого…)

Красноголовый наклонился к Гудрун, заглянул в глаза и пообещал свистящим шепотом:

– Если ты обманула меня, я сдеру с тебя живьем шкуру.

Затем он крикнул хозяину:

– Твоя взяла, Магнус! Я хочу эту девку!