Весь 1918 год Туркестан пылал в кольце фронтов, отрезанный от Центральной России. На севере железнодорожное сообщение перерезал атаман Дутов. В Семиречье против Советской власти выступили белоказаки. В Ферганской долине активизировались отряды Мадамин-бека, бывшего председателя профсоюза мусульман и начальника милиции Старого Маргелана. Бек решил построить собственное исламское государство. Ему активно помогали английские оккупационные войска, контролировавшие Ашхабад.

Война, голод и разруха делали свое дело в умах людей. В Ташкенте росло недовольство советской властью. Большевики отчаянно сопротивлялись, пытаясь удержаться. Стремясь найти союзников, они разделили командные полномочия в правительстве молодой республики с эсерами, имевшими гораздо больший авторитет в народе. Создали и вооружили дружину из железнодорожных рабочих. При Совете Народных Комиссаров заработал трибунал. Каралось малейшее неподчинение, любое инакомыслие. Приоритетной в работе ЧК стала вербовка. Агентура росла как на дрожжах. Ее внедряли во все учреждения без исключения, даже в мелкие частные мастерские. Задачу для агентов определяли коротко: на корню пресекать недовольство советской властью.

Заваленные доносами чекисты не знали сна. Тюрьмы были переполнены

– 6 –

неблагонадежными. А доносы и аресты все продолжались и продолжались.

Но бесчинства власти в разрухе, царившей вокруг, сводили репрессии на нет. Насадить страх не удавалось. Наоборот, репрессии лишь подогревали недовольство голодных людей, распаляя его, как огонь раскаляет железо в кузнечном горне: наступает момент и вот оно становится готовым принять иные формы и очертания, лишь бы вернуться в обычное холодное состояние.

Противостояние между населением и комиссарами накалилось до критического градуса. Казалось, какая-то невидимая струна натянулась до предела и вот-вот лопнет.

В этой обстановке пятеро чиновников из советского правительства объединились, чтобы изменить ситуацию в Туркестанском крае. Они готовились опрокинуть большевиков, взять власть в свои руки и покончить с войной и голодом.

Об этом заговоре и стало известно чекистам. Случайно. Накануне вечером, во время обыска на одной из подозрительных квартир в Русском городе, так называлась часть Ташкента, где селились выходцы из России, туда неосмотрительно зашел двоюродный брат адъютанта Осипова. Юный гимназист принес с собой целый ящик револьверных патронов. Избитый до полусмерти, подросток, когда ему стали ломать кости, обезумев от боли признался, что выносил оружие небольшими партиями для заговорщиков по заданию военного комиссара.

Медлить было нельзя. Фоменко понимал, что заговорщики узнают про обыск и арест. Дальнейший ход событий теперь зависел от того, кто окажется расторопней.

Бабаджанов вернулся через два часа. Сбиваясь и глядя в пол, он промямлил:

– Осипов сбежал!

– Что – о – о! Вашу мать! – лицо Фоменко исказилось и побагровело. Он задохнулся и закашлялся. Затем схватил со стола графин с водой и долго пил жадными глотками. Наконец взял себя в руки:

– Доложить по форме, – бросил он уполномоченному.

Бабаджанов вытянулся так, что разом запели все портупеи.

– Товарищ председатель ТурЧКа, Виктор Ботт арестован. Осипов скрылся в казармах второго полка, отстреливается. Ранен чекист Манжара. Взять

– 7 –

не представляется возможным. Сволочь! – уже не по форме добавил Бабаджанов и опять виновато уставился в пол.

– Мать вашу! – повторил Фоменко, все еще сжимая зубы. Его глаза погасли, но багровые пятна на лице не проходили.

– Под трибунал пойдешь! – ткнул он пальцем в уполномоченного. Затем поднял телефонную трубку: