В полной темноте, в одиннадцатом часу ночи минометная рота начала «отход на новые рубежи». Тишина была максимальной. Обильно смазанные дегтем тележные колеса не издавали обычного скрипа. Команды отдавались вполголоса. Даже лошади, будто чувствуя важность момента, не отфыркивались громко. Все боялись одного, как бы немцы не обнаружили уход подразделений с первых минут, потому что противостоять неприятельским силам в походном порядке было просто-напросто бессмысленной затеей.

Но немцы и не пытались преследовать «дикую сибирскую». Они подготовили бо́льшую неприятность.

Дивизионная колонна уже несколько часов бесшумно и послушно текла по руслу, определяемому балками, в единственно спасительном направлении – на восток к Волге. На четвертом часу движения и люди, и кони почувствовали усталость, но ни о каком привале не могло быть речи. Бойцы посменно взбирались на повозки, давая кратковременную передышку затекшим ногам.

Летние рассветы быстры, а противник рядом. Как хотелось, чтобы солнце повернулось вспять или хотя бы на часок задержалось за горизонтом. Но оно жило по своим тысячелетним законам.

В предрассветной мгле неожиданно начали просматриваться домики неведомых «хуторов», не нанесенных на карту, а воздух до предела наполнился гулом авиационных и ревом танковых моторов. Колонна еще шла под ударами бомб, а хуторские «домики», сбросив с себя маскировочные «крыши» и взревев моторами, с двух сторон двинулись навстречу ей.

Расчет командующего 4-й танковой армией генерала Гота оказался точным: 29-я дивизия вышла там, где он ее и ожидал, тщательно замаскировав танки. Не сумев сдвинуть с места «дикую сибирскую» под Абганерово, он мог теперь взять ее – усталую до изнеможения, не готовую к отпору – голыми руками. А в них, этих «голых руках» были сотни наполненных бомбами самолетов и танковая армада.

Началась кровавая мясорубка. «Впереди, – описывает этот бой Михаил Алексеев в романе «Мой Сталинград», – там, где находились стрелковые роты, теперь беспорядочно рассыпавшиеся по всей балке, творилось ужасное: многие пехотинцы были расстреляны в упор из танковых пулеметов и раздавлены гусеницами. Основная масса немецких танков главный свой удар наносила по нашим передовым подразделениям, чтобы, очевидно, отрезать путь для идущих вслед за ними, с которыми можно расправиться во вторую очередь. Теперь уже не могу сказать с полной определенностью, понял ли я в том аду замысел немцев или сработал инстинкт самосохранения жизни (скорее всего последнее), но я решил резко повернуть вправо и повести роту наискосок вверх, туда, где только что промчались вражеские танки и теперь терзали нашу дивизию внизу, далеко впереди, там, где наносили бомбовые удары «юнкерсы» и поливали свинцовым огнем своих пулеметов «фоккеры». Я скомандовал, чтобы вся минометная рота остановилась и изменила направление, двинулась вслед за мною вправо и вверх…

Мы уже поднялись достаточно высоко, удивившись тому, что нас никто не преследует. Отсюда, сверху, хорошо было видно, как немецкие танки давили вместе с оружием наших бойцов, видели мы и танкистов, которые, высунувшись из люков, размахивали руками – рукава их были засучены до локтей, что подчеркивало уверенность врага в собственной неуязвимости и делало его особенно нахальным. И все-таки уже несколько танков горело, а потом, на наших глазах, загорелись еще три. Но в грохоте разрывающихся бомб, в трескотне пулеметов и автоматов мы не могли различить голоса наших пушек. Потом мы узнали, что на тот момент во всей дивизии оказалась одна батарея, которая не растерялась и приняла бой с вражескими танками. То была батарея младшего лейтенанта Николая Савченко».