Все ждали встречи со Сталинградом, но колонна отдалялась от него, уходя на юго-запад. Сержант Бондарев, как и его герои из романа «Горячий снег», «не знал, а только догадывался, что Сталинград теперь оставался где-то за спиной, как бы в тылу, не знал, что вся армия и, следовательно, их дивизия, в состав которой входили артполк и его батарея, его взвод, форсированно двигались в одном направлении на юго-запад, навстречу начавшим наступление немецким танковым дивизиям с целью деблокировать окруженную в районе Сталинграда многотысячную армию Паулюса». На помощь ей двинулись танковые армады Манштейна. Как заявлял впоследствии гитлеровский фельдмаршал, «мы тогда начали с противником состязание не на жизнь, а на смерть». И командир расчета 82-миллиметровых орудий Бондарев попал в самое пекло операции по деблокированию фашистских войск.

Никто из тех, кто совершал этот декабрьский марш, для многих – последний, не знал, где ждет его встреча с врагом. Что ждет армию, знал ее командующий генерал Бессонов, худой, болезненный, с некрасивым лицом, прихрамывающий после ранения. «Ему известно было, что на Котельниковском направлении фронт едва держится, что немецкие танки за трое суток продвинулись на сорок километров в направлении Сталинграда, что теперь перед ними одна-единственная преграда – река Мышкова, а за ней ровная степь до самой Волги. Бессонов отдавал себе отчет и в том, что в эти минуты, когда, сидя в машине, он думал об известной ему обстановке, его армия и танковые дивизии Манштейна с одинаковым упорством двигались к этому естественному рубежу, и от того, кто первым выйдет к Мышковой, зависело многое, если не все».

Успех ударной группировки деблокирования, которой командовал генерал-полковник Гот, вселил уверенность в немецкие войска. «Держитесь, – радировал Гот в штаб Паулюса. – Освобождение близко. Мы придем». Когда армия, в составе которой был и расчет Бондарева, начала разгружаться на сталинградской земле, поступило сообщение о начавшемся контрнаступлении немцев на Котельниковском направлении, о кровопролитных боях на рубеже реки Аксай.

На северный берег реки Мышковы дивизия вышла глубокой ночью, когда на небе появился первый проблеск рассвета, и начала вгрызаться в прокаленную морозами землю. Лопатам она не поддавалась, а киркой много не наработаешь. Мороз сковывал дыхание, слеплял веки. Неутолимо хотелось пить – жевали скрипящий на зубах снег. «Мы были мокрыми от пота, – вспомнит позднее Бондарев, – и вода Аксая из полыньи показалась нам сладкой…»

Первым делом подготовили орудийные площадки. Вымотавшись на них, начали отрывать землянки в крутом обрыве берега. Бой начался на рассвете, когда восточная часть неба стала медленно наливаться розовостью. Каким он был – об этом весь роман «Горячий снег».

Вспоминая о тех кровавых днях в промерзших сталинградских степях, Юрий Бондарев позднее рассказывал: «Я хорошо помню неистовые бомбежки, когда небо чернотой соединялось с землей, и эти песочного цвета стада танков в снежной степи, ползущие на наши батареи. Я пом-ню раскаленные стволы орудий, непрерывный гром выстрелов, скрежет, лязг гусениц, распахнутые телогрейки солдат, мелькающие со снарядами руки заряжающих, черный от копоти пот на лицах наводчиков, черно-белые смерчи разрывов, покачивающиеся стволы немецких самоходок, скрещенные трассы в степи, жаркие костры подожженных танков, чадящий нефтяной дым, застилавший тусклый, словно суженный, пятачок морозного солнца…

Но они не прошли. Мы выкатывали орудия впереди пехоты на прямую наводку перед танками. Железный рев моторов врывался нам в уши. Мы смотрели почти в упор, видя так близко круглые зевы танковых стволов, что казалось, они нацелены были в наши зрачки. Все горело, рвалось, сверкало в снежной степи. Мы задыхались от наползавшего на орудия мазутного дыма, от ядовитого запаха горелой брони. В секундных промежутках между выстрелами хватали пригоршнями очерненный снег на брустверах, глотали его, чтобы утолить жажду. Она жгла нас так же, как радость и ненависть, как одержимость боя, ибо мы уже чувствовали – кончилась пора отступлений…»