Потом, выражаясь словами Василия Маркияновича Морозенко, «поступила установка партии приступить к коллективизации сельского хозяйства». Гаркуша становится председателем сельсовета, а председателем колхоза (о том, как он создавался, А. Шиян не умалчивает, но оценочные акценты очевидны) – бывший бакенщик Марко Панасьевич Крутояр, тот самый, что на ярмарке предстал «в сапогах с длинными голенищами». Тоже участник Гражданской войны. И его Махтей Плюха запомнил надолго: он уводил из плюхинской конюшни лучшего коня, на котором громил врагов Советской власти. Теперь и Сидор Гаркуша, и Марко Крутояр вместе с «активистом» Кондратом Науменко вновь нагрянули в конюшню Махтея за купленным на ярмарке жеребцом Красавчиком, без которого колхоз, оказывается, никак не мог обойтись.

Только чудо да Сидор Антонович, вооруженный наганом, спасают здесь Марко Крутояра от смерти. Но именно это столкновение послужило началом большого социального конфликта, который серьезно осложнил и предвоенную обстановку, и политическую ситуацию в годы войны. Своей позиции по отношению к противникам колхозного строя Анатолий Шиян не скрывает, но он весьма реалистично рисует психологическую атмосферу тридцатых годов, в которой у противников советской государственной системы начинает складываться ориентация на прозападные силы, способные найти «укорот» для «молодой» власти: в пору коллективизации ей не было и двадцати лет, и «хорошо», как писал Маяковский, в первое десятилетие Октябрьских событий, в «нашей буче, боевой, кипучей» было отнюдь не всем. Да и когда всем бывает одинаково «хорошо»?!

Сейчас можно только предполагать, какие цензурные препятствия пришлось преодолеть Анатолию Шияну, зафиксировавшему «предгрозовые» психологические настроения. Наверное, такие же, как и Михаилу Шолохову со второй книгой «Поднятой целины», или Сергею Залыгину с романом «На Иртыше».

После стычки с сельскими начальниками и «активистами» Махтей Плюха окончательно озлобился. Его противоборство Советской власти начинает обретать сознательный характер. Особую знаменательность в этом плане приобретает сцена возле Сокирнянского сельсовета, куда, прихватив по уже известным мотивам Марию Ворон, направил свои стопы «настоящий хозяин» (так эффимистически заменяет А. Шиян политическую кличку «кулак») Махтей Плюха. «На крыльце и в помещении толпился народ.

«Кто их тут собрал? Зачем? Делать им нечего, что ли?» – думал Махтей Плюха, вглядываясь в знакомые, но чем-то возбужденные, встревоженные лица. В основном здесь собрались бедняки, но были и настоящие хозяева. Чем они недовольны? Почему кричат? Почему грозят кулаками? Вон двое взялись за грудки. Кто же это? Неужто сцепился со своим батраком сват Демид? А где Прокоп? Почему не выручает отца? Уж не отсиживается ли под юбкой у своей жены? А там, кажется, Явтух Добня ухватил за повод откормленного вороного коня, однако двое или даже трое бедняков рвут у него повод из рук. Явтух раскидывает бедноту, но на помощь спешат другие, и вот они уже смяли его, повалили на землю, и лежит он в пыли, бранится, колотит по земле кулаками, плачет от злобы, ярости, бессилия.

«Не так нужно нам действовать, – думал Махтей Плюха. – Не так! Передушат они нас поодиночке, как цыплят. Они объединяются, и нам надо объединяться. А что лошадей берут – пусть! Тут мы промашку дали. Надо бы, чтоб не они выводили лошадей из конюшни, самим следовало их отвести, и инвентарь сдать и телеги – все! Записываться в колхоз, а потом изнутри потихоньку его разваливать, разваливать, чтобы одно голое место от этого колхоза осталось. Не плакать, не кричать, действовать надо! Действовать! Теперь я это понимаю. Нужно составить свой план. Тайный план, такой, чтобы ни одна душа о нем не знала».