На повороте хмелевой волною
Обдал лицо моё дремотный аромат,
И пчёлы заскользили дружным роем,
В излёте лета опыляя чей-то сад.
Цикорий отражение заката
В кордиеритовые чашечки пленит,
И, кажется, я здесь жила когда-то,
И потемневших стен мне дорог тленный вид,
Когда они, средь зелени мелькая,
Убогих будто бы щербин своих стыдясь,
Мне отдают тепло чужого края,
Где я и впрямь недавно снова родилась.
«Река молчит. В остудном ожиданье…»
Река молчит. В остудном ожиданье
Прозрачных струй – осенняя печаль.
За перекатом – синих ив смыканье
И омута таинственный Грааль.
Так тихо, словно жизнь вот-вот угаснет
И в зазеркалье омута падёт,
Лишь старых ив несмелые запястья
Над ней дрожанье успокоят вод.
А берега, не ощутив событий,
Гиперболой вопроса замерев,
Останутся хранилищем наитий,
Где скрыт в молчанье вечности распев.
Болгарские напевы
«Дождь пахнет рыбой. Может быть, она…»
Дождь пахнет рыбой. Может быть, она,
В раздутой туче плавая, играет
И, сетью молний там оплетена,
На землю чешую свою роняет?
И чешуя, сползая по стеклу,
На нём кривит серебряные блёстки…
Дождь, обернув мой двор в свою полу,
Бросает скупо книзу влаги горстки,
Тотчас закончив свой нетвёрдый крап,
Как только вечер, потемневший ликом,
Его настиг. Дождь выдохся, ослаб,
И солнце предзакатным нежным бликом
Вдруг высветило зелени кайму
Над черепичной красной мокрой крышей,
И светотень ажурную канву
Явила взору, где искусно вышит,
Дождём омытый, абрис вечных гор
И цепь огней в таинственном предгорье,
И на моём окне рисунок штор,
Изломанный дыханьем ветра с моря.
Уплыли рыбы в тучах… Верховей
Унёс их запах, острый, как касанье
Хребтов колючих радужных сельдей
И чешуи серебряной мерцанье.
«Не распознаю сослепу рубля…»
Не распознаю сослепу рубля,
Но лист любой на ощупь распознаю…
Уже за Янтрой вспаханы поля,
А лозы солнцем кисти наливают.
Из летних таинств не разгадан лишь
Округлый короб с мякотью ореха.
Он падает, скорлупкой бьётся в тишь,
Но этот звук для уха не помеха.
Его тугого тела не разъять,
Он бесконечно крепок для ладони.
Молочно-спел иль горек, – не узнать,
Пока сентябрь на землю не уронит.
И запах йода, и смолистый вкус,
И множество извилин мозговитых, —
Мой с детства не приевшийся искус
Открыть орех в стараньях позабытых.
Его я покупала, лучших яств
Попутчика, уже разбитым где-то,
Теперь он ждёт, когда рука раздаст
Моя его на две частицы света.
Он ждёт давно, огромен, одинок,
Стеля листву по черепичной кровле,
И серый ствол услужливый вьюнок
Обвил, струясь цветочной алой кровью…
«Я стала блюсти сиесту, —…»
Я стала блюсти сиесту, —
Здесь солнце палит нещадно.
Найду попрохладней место,
Залягу с винцом – и ладно.
А бархатный персик – влажен,
А синяя слива – гладка,
А день непомерно важен,
В жару расплываясь сладко.
Звучит над селеньем песня,
Болгарский напев порожист,
А я ем лохматый персик,
В него погружая ножик.
Окну орхидеи снятся,
В стекле отражая стрелы…
Да, мне уж давно не двадцать,
А впрочем, кому есть дело?
Мне нравится леность тела,
Забывшего торопливость,
Я в зеркало поглядела,
Его не взыскуя милость.
Живу, ожидая чуда —
Восхода или заката…
Я здесь обрелась оттуда,
Где правды ждала когда-то.
«Сломать воспоминанья об колено…»
Сломать воспоминанья об колено,
Как хлам ненужный, выбросить в навоз,
Сдуть наносное, словно с пива пену,
Начать сначала. Можно – не всерьёз.
Зачем бежать, стерню ногами чуя,
А сердцем пересиливая боль?
Ведь есть же на земле такое чудо,
Которое зовётся просто – «соль».
Соль солона, но не из слёз родится,
И не от бед пластуется она,
А смысла наполнением гордиться
Ей по ранжиру, тем и я сильна,
Хоть не вписалась в жизни повороты.
Но не люблю бессмысленную «круть»,