Последний аргумент был железобетонным, шарикоподшипниковым и ситценабивным. В общем, Войцех не нашелся, что возразить. Да и стоило ли? Вот тебе и стулья, вот тебе и деньги. Боязливо, как в защелкивающуюся щеколду, Войцех просунул руку под обивку ближайшего стула и нашарил купюры. На свет оказалось чуть больше, чем половина обещанного оклада. Но разве точный процент зафиксирован? Почему не взять с лишком, тем более сумма нарочно заготовлена. У Войцеха даже закралась: «Что, если деньги присвоить и укатить как ни в чем не бывало – никто не остановит. Сегодня же получить расчет на базе – и куда глаза глядят. Как соблазнительно и как подло. Неужели всё соблазнительное обязательно подло? Нет, лучше сейчас же вернуть, чем так мучиться».

Войцех двинулся к выходу и понадеялся, что решение созреет после, само собой. Как бы то ни было, предстоит объяснение: либо виновато скукожиться и каяться перед напарником за задержку, либо отстегнуть ему, чтобы уладил с дирекцией базы. Столь молниеносное изменение статуса тешило. Робкий и бессловесный час назад, Войцех в одной из расходившихся альтернатив будущего третировал напарника как посыльного. И пусть деньги еще не заработаны, а прилипли к рукам в дурманящем круговороте крепдешиновых крупье, где для затравки каждый за своим столом позволил выиграть чуть-чуть, чтобы под утро вытолкнуть в одном исподнем…

У мысли намечалось кичливое продолжение о судьбе, отдававшей ему, Войцеху, старые долги, но Войцех благоразумно отсекся, уж слишком настоятельно звучали сигналы: кто они такие? Безобидные скоморохи со старомодным скарбом? «Отчего не подыграть». Это не более обременительно, чем писать сочинение по Гоголю: через силу проникаешься нелепыми персонажами, чтобы, получив «отлично», вероломно отвергнуть до конца жизни. Незадачливые дельцы, до которых за дальностью дороги не добралась невидимая рука рынка? «Успею собрать с них не один клок шерсти!» Каверзные прохиндеи, просчитавшие на тридцать ходов вперед и обхаживающие пешку, чтобы в развязке ей пожертвовать? «Риск есть, но, глядишь, изловчусь соскочить на двадцать девятом». Комбинаторские мысли привели Войцеха на крыльцо – то самое, которого он посторонился вначале. В отдалении, но всё еще различимо, за ворота выезжал полегчавший грузовик.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Казенному жилью в зубы не смотрят

– Твой лимузин отчалил? – съехидничал рыжеволосый парнишка, делая глубокую затяжку.

– Не велика потеря. Если прижмет, через пару дней уеду на следующем, – бравировал Войцех. Выбор сделан, и тем отраднее, что без его участия.

– Это правильно. Нас скоро всех разгонят, – козырял собеседник.

– С чего ты взял? – поддержал Войцех панибратскую манеру общения. Они были почти ровесники, но курильщик посматривал с любопытством старожила, истосковавшегося по молодой крови.

– Ну, вдруг ты переломишь ситуацию, – дразнил рыжий. – Меня Якуб зовут, для своих просто Куба.

– Войцех. У меня нет разделения для своих и чужих, – обменялись парни рукопожатиями.

– Зря, свои и чужие есть всегда, – многозначительно вперился в глаза Куба. – Предлагаю вместе квартировать, раз уж ты здесь застрял.

Войцех обрадовался, что так легко сошелся с Кубой: его испорченный пессимизм смотрелся самым чистым реализмом на контрасте (вот что произошло!) с напускной важностью пана Бержа, смехотворным церемониалом Франтишека, надуманным затворничеством крота Янека и неразборчивой преданностью вояки Домбровского, а в подпускаемой иронии бушевала жизнь и голосил опыт сосуществования с конторскими. Разделение мира на черное и белое, добрых и злых, грешников и праведников хоть и противоречило известным доселе взглядам Войцеха, но освобождало от стольких домыслов и сомнений. Отныне Войцех с Кубой за белых, осталось понять контекст: война роз, апартеид или партия в шашки?