– Напрасно Савву не слышите. – Семен Аникиевич поставил небольшой короб из бересты. – Послушник-то наш не один год жил среди зырян и пермяков, ходил по черемисам да вогулам, бывал у остяков и самояди. До сих пор жив…

Семен открыл короб и вытащил из него предмет, завернутый в расшитый оберегами льняной лоскут, развернул сверток. На столе оказался человеческий череп, только неправильной звериной формы и с клыками, точно волчий.

– Спаси мя, грешного! – воскликнул казак, хватаясь за саблю. Успокоившись, заломил шапку. – Однако, слыхали мы и про упырей, и про волколаков. Бить их можно – и пулей пристрелить, и саблею зарубить. Только затем, чтобы кончить, надобно осиновым или дубовым колом к землице пригвоздить да сжечь…

– И что дальше? – спросил Савва.

– Как что? – усмехнулся Василько. – Сгинет окаянный, пылью рассыплется до самой преисподней!

– Что, если не сгинет? – Савва посмотрел казаку в глаза. – Ежели по праху сойдет в грязь, соскользнет грязью в землю, да и переродится в вогульского истукана-менква, что и от дерева неотличим, и в существо любое обернуться может? Тогда как быть?

– Кровожадный да неуязвимый… – Данила посмотрел на Строганова. – Хозяин леса, беспокойная тень да охотник на чужаков. Не истребить под корень, так смирить на время…

Строганов утвердительно кивнул головой.

– Соглядатаи донесли, что пелымский князь Бегбелий плодит двоедушников, как мы – собак. – Семен Аникиевич неприязненно ткнул ножом в череп. – Для того девок с волками вяжут. И если затем от такой девки родится ребенок со звериною меткой, отдают его на бесовское служение.

– Обычно, – продолжил Савва, – двоедушники долго не живут, скитаются в лесах или приживаются на капище. Однако после смерти их полузвериная душа вселяется в другого человека, превращая его в упыря или душегуба, одержимого своим недугом.

– Вот что удумало бесово племя! – Казак хватил кулаком по столу. – Это ж надо додуматься, нечисть плодить!

Савва вновь перекрестился:

– Их вера темна, как и способы защиты земли от пришельцев…

– В чем тут защита, мать их в душу! – выругался казак. – Защита в бойцах да бойницах, а тут одна потеха бесовская да погибель души!

– Не скажи… По их поверьям, навыши вселяются не в соплеменников, а выбирают племена соседей, которые изводят. Даже после того, как упыря изобличат и убьют, проткнув колом сердце, он возродится в своей земле менквом, продолжая истреблять и пожирать пришельцев. Оттого-то зыряне и норовят извести колдунов, потому и прежний сибирский хан Едигер под страхом смерти запрещал волхования со блудом…

– В былые времена, – подтвердил Строганов, – и новгородцы, и поморы знали: раз пришли на Югру за пушниной, значит, после в дружине упырь объявится. Даже обычай был купанием оборотня проверять. Ежели кто связанный не тонул, того тотчас в подвалы монастырские на покаяние, а после – на отчитывание к старцам, пока молитвами беса не изгонят. Про то в Новгороде по сей день сказывают, да и в летописях указания имеются…

Данила подошел вплотную к Семену Аникеичу и шепнул на ухо:

– Потолковать бы с глазу на глаз.

Строганов отпустил послушника и казака, оставшись с Карием наедине.

– Басни это, сказки. – Данила посмотрел на череп без интереса. – В Валахии и не такое видывал, да упыри на поверку простыми уродцами оказывались. Вот и люди твои на вогул из-за охотничьих угодий наговаривают. И беды, и страхи ваши оттого, что война с Сибирью близко, да вы сего видеть не хотите. Только же напасти в суевериях не отыскать…

– Постой, а как же помешанные казаки? – возразил Семен. – Яков из Чусовой о сем подробно батюшке расписал, так, что под кожей мураши бегают.