За дверью послышались шаги, скрипнула дверь – на пороге показался дворовой мальчик Ивашка с медным тазом и кувшином нагретой воды. Поставил на резную скамью умывальню, смущаясь, продолжал топтаться у порога, с нескрываемым интересом и страхом разглядывая неведомого Гостя. Наконец, собравшись с духом, выпалил:

– Семен Аникеич изволит ждать в оружейной. Поспешайте что ли…

Морозило. Во дворе мужики разгребали снежные завалы, пробивая в сугробах ровные прямые дорожки.

Выйдя из хором, Данила сощурился: над головой ни тени, ни облачка, лишь по-весеннему играющее, но холодное солнце.

Оружейная расположилась в хорошо укрепленной башне, срубленной из дуба и укрепленной камнем, так, чтобы трудно прошибить пушечными выстрелами. Наверху – вышка для дозорных, внизу – арсенал и бойницы огненного боя, первый этаж приспособлен для хранения выкатных щитов. «Предусмотрительно…» – Карий потрогал ощетинившееся шипами тяжелое укрытие на колесах с узкими прорезями для пищалей и самострелов. За таким подвижным щитом удобно вести бой нескольким воротникам, одновременно стреляя, поражая пиками и рубя саблями. На ограниченном, замкнутом пространстве отряд мог запросто сдерживать противника, превосходящего по численности в несколько раз.

В арсенале среди аккуратно расставленного оружия, подле небольшого стола Семен Аникиевич что-то негромко обсуждал с долговязым послушником в добротной суконной рясе. Рядом с безучастным видом стоял плотно сложенный казак в овчинном полушубке, шароварах и с сильно изогнутой восточной саблей на поясе.

«Оружие по-турецки носит, – отметил Карий, – сабля подвешена свободно, конец вверх смотрит, чтобы легче из ножен выхватить. Бывалый рубака».

Заметив Данилу, Строганов развернул большую, испещренную чернилами карту и принялся сосредоточенно водить по ней указательным пальцем:

– В Сольвычегодске да зырянских землях нонче Божьей милостью спокойно. На Каме, близ Канкора и Орла-городка не раз брали вогульских лазутчиков, но пуще них страждут люди от волчьей напасти. На Чусовой совсем худо… Не было такого дня, чтобы здесь не исчезали крещеные души, не умирали беспричинно, не убивали друг друга. Недавно посылали отряд, пожгли капища да Паули, да никакого толку. Все хуже прежнего! Набеги, убийства, татьба, да и от бесовщины вогульской много кто с ума спятил…

Семен посмотрел на бесстрастное лицо Карего и осекся:

– Прибудете в Орел-городок да на Чусовую, сами узрите. Сказывай, Савва.

– Парма не то что наш лес, земля здесь другая: вязкая да Камнем, как гробом, накрытая. Оттого и нечисть здесь иная: не лешаки, а перевертыши да двоедушники: полузвери, полулюди, полудухи. Оборотни… – Послушник перекрестился на образа. – Сила бесовская да звериная на свет исходит из пещер да развалов земных…

– Ладят ли с нечестью местные? – спросил Карий. – Те, что из нехристей.

– Как сказать… уживаются… Люди для них – все равно что для нас скотинка домашняя, – пояснил Савва. – Вогульцы вот идолов то кровью мажут, то плетьми секут, то маслом медную голову оботрут, то гвоздей в пузо наколотят. Только смеются идолища, как мы смеемся, глядючи на бычка бодливого да петушка драчливого…

– Забавно сказываешь. – Карий снисходительно посмотрел на послушника. – Или сам в вогульские идолы веруешь да оттого перед ними и трепещешь?

Вслед за Данилой усмехнулся в бороду и казак Василько Черномыс:

– Умеючи и ведьму бьют! Сдается мне, что и бесам вогульским поганую кровь пустить можно, а самим вогульцам, кто супротив веры христианской баламутить начнет, горячих плетей всыпать, чтоб истину разуметь было сподручнее!