Мы с трудом могли разглядеть лица друг друга. И я задумался о планете под названием «Земля», откуда давным-давно, в самом начале, прилетели Томми и Анджела с Тремя Спутниками и куда в один прекрасный день мы все вернемся, если, конечно, будем ждать в правильном месте и вести себя хорошо-хорошо-хорошо. На Земле не найти ни древосветов, ни блестящих махавонов, ни сияющих цветов, но зато там есть большой-пребольшой источник света, которого у нас нет. Это гигантская звезда. Она такая яркая, что если на нее смотреть, она выжжет тебе глаза.

– Когда рассказывают о Земле, – сказал я Джерри, – постоянно вспоминают про ту огромную яркую звезду и чудесный свет, который она испускает. Но ведь Земля постоянно крутится, разве не так? А значит, половину времени она повернута к той звезде обратной стороной и погружена во мрак. А ведь там же нет древосветов и всякого такого – только свет, который сделали сами люди.

– Ты о чем? – процедил Джерри, стуча зубами от холода. – И почему бы нам не вернуться, раз тебе так хочется поговорить?

– Я думаю про ту темноту. Ее называют «ночь», помнишь? Мне кажется, ночь – это так, как сейчас. Как у нас здесь, в Снежном Мраке: земляне бы сказали, что сейчас ночь.

– Э-ге-гей, Джон! – окликнул нас Старый Роджер с другой стороны холма. – Джерри! Э-ге-гей!

Он боялся, что с нами что-нибудь случится – замерзнем насмерть или потеряемся.

– Лучше давай вернемся, – предложил Джерри.

– Ничего, пусть немного понервничает.

– Но я очень-очень замерз.

– Ну подожди минутку.

– Ладно, минутку подожду, – согласился Джерри, – но не больше.

И мой брат в самом деле принялся отсчитывать минуту у себя на пульсе, дурачок. Досчитав до шестидесяти, вскочил, и мы стали карабкаться обратно по гребню горы. Джерри сломя голову помчался к остальным, я же задержался на секунду, – отчасти для того, чтобы показать, что я сам себе хозяин и не побегу бегом ни к Роджеру, ни к кому бы то ни было, а отчасти для того, чтобы еще раз окинуть взглядом окрестности: сияющий лес, окруженный мраком, а над ним – яркие-преяркие звезды. «Там, внизу, наш дом, – размышлял я, – весь наш мир». Так странно было наблюдать его извне. Простиравшийся внизу лес казался большим-пребольшим и в то же время маленьким-премаленьким: светящееся пространство, над которым мерцали звезды, а на горах, окружавших со всех сторон чащу, лежал мрак.

Джерри между тем в красках расписывал остальным, как сильно у него замерзли ступни, просил, чтобы их потрогали, растерли, а его посадили к себе на закорки и несли, пока он не согреется, – словом, прыгал и скакал вокруг нас, как идиот. В этом весь Джерри. «Я всего лишь дурачок, я никому не причиню вреда», – как бы говорил он людям. Но я не таков. «Я отнюдь не дурак, – демонстрировал я всем своим видом, – и не поручусь, что не причиню вам вреда». Я притворился, будто совершенно не чувствую холода, и вскоре мои ноги так онемели, что я и правда уже ничего не ощущал. Я заметил, что Тина с улыбкой смотрит на меня, и улыбнулся в ответ.

Мы стали спускаться – прочь от снегов, к верхней границе леса, куда пробивался свет от деревьев. Старый Роджер охал и причитал, что новошерстки нынче совсем распустились, никого не уважают, не то что в его время.

– Старый дурак боялся, что ему придется вернуться к Семье и признаться вашим мамам, что он вас потерял, – пояснила Тина. – Испугался, что ему тогда не поздоровится. И больше не с кем будет переспать.

– Можно подумать, с ним до этого хоть кто-то ложился, – усмехнулся темноглазый Лис. Мама как-то призналась, пожав плечами, что, возможно, Лис – мой отец. (Правда, потом она заявила, что с тем же успехом это мог быть Старый Роджер – видимо, раньше он не был таким уродом, – или красавчик-новошерсток из Лондонцев, с которым мама тоже как-то переспала. Мне, конечно, хотелось бы знать наверняка, но у нас многие не знают своих отцов.)