Это было последнее, что услышал Коньков, проваливаясь в сон, чем-то так похожий на желанную для него смерть. Заснул впрямь, как убитый.

Утро оптимизма в его одурманенную печальными мыслями голову не принесло. Пробуждение для самоубийцы сродни воскрешению. Только призрачная надежда, как у стрельца перед казнью, и грела истерзанную душу каскадёра, что всё-таки это последнее утро последнего дня.

В комнате на полу никого не было. Саня подумал, что Акулов уже ушёл. Он даже готов был допустить, что его вчерашний приход был плод сновидений, но тут из-под одеяла на раскладушке высунулось заспанное лицо актёра.

– А н-напарник мой г-где? – больше от неожиданности, чем от действительного интереса, полюбопытствовал каскадёр.

– Наверное, ушёл.

– Как-ким образом? – Коньков обратил внимание, что дверь в комнату, открывавшаяся внутрь, была надёжно забаррикадирована всякой мебелью, и ещё всем, чем попало.

– Наверное, в окно, – предположил Миша, и тут же пояснил, кивнув в сторону двери, – А это моя работа. Ну, достали.… Поймите меня.

– Понимаю, – многозначительно процедил сквозь зубы Коньков.

– Можно я ещё посплю, – совсем по-ребячески попросился Акулов, снова прячась под одеяло.

Сане нестерпимо захотелось одеться. Хоть человек и голозадая обезьяна по своей сути, но одежда всё-таки придаёт кое-какое чувство уверенности. Напарник вон уже поспешил стать одетым субъектом. Ещё, чего доброго, и трюки помчится в одиночку исполнять. Совсем уж будет плохо, если умудрится погибнуть первым. Саня вскочил на ноги, чтобы действовать. Смерть в его молодой и крепкий организм не придёт по собственному желанию. Нужно поспешить ей навстречу.

Выйти через дверь не представлялось возможным. Разборка баррикады вызвала бы неизбежный шум помеху для спящего актёра, и Коньков, недолго думая, выпрыгнул в окно. Ведь он каскадёр всё-таки, хоть и сраный!

Дождь уже не накрапывал, а может наоборот: ещё не накрапывал. Не смотря на сырость, воздух был тёплый, и окна большинства комнат в доме были открыты. Но удивительно было не это, а то, что из многих окон уже разносились голоса. Не иначе в вечном споре с совами этот дом всецело оказался в руках у жаворонков. Хотя местные вставали по зорьке в силу привычных забот. Именно голос хозяина этого дома Саня и услышал первым:

– Да, я бы приехал к вам, дорогой мой, хоть сегодня, хоть завтра, да у нас тут такое творится! Что? С уборкой! Да, с какой к чёрту уборкой! С уборкой всё, как всегда! Дождь идёт, а мы скирдуем! Тут другая беда! Кино у нас тут снимают! Вчера прицеп с соломой пропал! И из части воинской звонят: где танк, где танк? Причём здесь кино? Да, вот и притом, что скоро наше хозяйство по ветру пустят! И бочонок квашеной капусты пропал! И Слон где-то запропастился! Зоопарк? Да какой зоопарк! Нету у меня зоопарка! Слон ‒ это водитель мой Слонёв Анатолий! У меня тут прямо голова колесом! Так что скоро меня не ждите!

Конькову стало стыдно за капусту, будь она неладна, и он поспешил перебежать вдоль стены к другому окну. Он не хотел и не любил подслушивать, но тут это получалось само собой, хоть красней, хоть плачь.

– И как это он так быстро приехал. Вчера я ещё не успел задуматься об этом, – доносился из другого окна голос Сергей Сергеича. – Может, это задумано было так? Может, против меня интриги плетутся? Негодяев, у вас нет случайно брата в ФСБ или милиции?

– Кх-х, – поперхнулся его собеседник. – Не выдумывайте, Сергей Сергеевич, какие интриги! Паша вас ни в чём не подозревает.

– Да, я лихо выкрутился! Но вот каскадёр подвёл: и ручки, и ножки целы. А ели бы что – мне бы тогда спокойней было!