Ответить Негодяеву не дал пацан, неожиданно выскочивший откуда-то на роликах.

– Жихарев! – тут же признал его Мерзлов. – Ты чего здесь мотаешься? А папка твой где? На работе или опять пьяный спит?

– Кстати, – Негодяев заметил Конькова, – ролики достали?

– Да. Они там в машине. Од-девать? – Саня был инертен, пассивен, немногословен.

– А об этом распорядятся вот они, – директор указал на Пашу и Люсю.

– Вообще-то, главный на съёмках режиссёр, – заметила Люся.

– А у вас, что всё готово к съёмкам?

– Паша, у нас всё готово?

– Надевайте ролики, – мягко попросил Паша Конькова.

– И этот ваш второй тоже! – напомнил Негодяев. – И где он, в конце – концов! Почему я его не вижу! Он каскадёр у нас или тайный агент?

Коньков пошкрябал к своей машине, именно пошкрябал настолько гадко было у него на душе. По дороге он увидел режиссёра, тот сидел под каким-то неказистым брезентовым тентом, уткнувшись в Пашин ноутбук. Проходя, Саня заглянул ему через плечо. Сергей Сергеевич играл в шахматы. На Конькова неожиданно накатилась злость, но тут же сразу и отлегла, как волна морского прибоя. Оно ему надо вникать в подробности человеческих отношений. Человек поимел женщину, а теперь имеет ноутбук её мужа. Обычное дело для этого извращенного мира. А он сам в этом мире просто странник, который, считай, уже приоткрыл дверь, чтоб шагнуть дальше в чистую стерильную вечность за порог этого грязного топтаного перетоптанного миллионами ног бытия.

Додумать эти глубокие философские мысли он не успел. У своей машины он увидел напарника и Бэби. Бэби косо зыркнула в его сторону ненавидящим взглядом.

– Тебя Н-негодяев спрашивал, – доложил Коньков напарнику. – Считает, что ты т-тайный агент.

Напарник заметно вздрогнул, даже побледнел весь.

– Не может быть.

– А т-ты что тут делаешь? Н-не уехала? – Это Коньков уже накатился на свою напарницу.

– Забыла перед тобой отчитаться! – Бэби так и жгла: что взглядом, что голосом.

Он отвернулся, сосредоточив внимание снова на напарнике. Тот при дневном свете выглядел не так презентабельно, как вчера ночью. Лицо его было сильно исцарапано и видимо вовсе не ветками густых терновых кустов. Поняв взгляд Конькова, как вопрос он буркнул, отодвинувшись подальше от Бэби:

– Вчера ночью у калитки какая-то дура исцарапала.

Как он ни старался, говорить тихо, Бэби всё равно услышала.

– Дура? Сто процентов Галя! – почти радостно воскликнула она, но и с презрением одновременно. Как всякая маловыразительная девушка она дико не любила красавиц. Да, к тому же ещё и таких, что называют собак человеческим прозвищем. – Главная местная героиня! – добавила она, выразительно искривив свои и так постоянно гнущиеся тонкие губы. – А за что она тебя? Приставал?

– Ещё чего! – растерялся несчастный пострадавший. – Дело как было. Ночевать мне место никто не предложил, так я в зале на кресле прикорнул. Но спать сидя – не комильфо ведь. Ночью спина и шея совсем затекли. Думаю: пройдусь. А по двору шататься я же не буду. Хозяева бог знает, что подумают. К калитке подошёл, смотрю: не заперто. Я на улицу только шагнул, тут голос женский из-за кустов. Там сирень растёт. Вы же видели, наверное. А голос этот прямо поёт, зовёт меня «дорогой, я здесь». Я ещё шаг, а тут, с другой стороны, на меня эта дура прыг со своей собакой на пару. Ногти в лицо мне, как рысь. Еле вырвался. Но если она напала, так значит, что-то ей от меня всё-таки нужно было. А здесь она будет присутствовать, а? А то, если она меня увидит – сразу вычислит!

– Не дрейфь. Я мигом, – Бэби свалила куда-то, со скоростью ракеты.

Она была участливой девушкой, верным товарищем в традициях каскадёров. И Коньков живо представил, как через каких-то полчаса она будет, заботливо суетится у его разбитого, искалеченного тела.