Я налил в глубокую тарелку воды и поставил банку с сахаром в центр. Подоспевшие муравьи забрались на тарелку, встав у кромки воды. Им было не пересечь препятствие. Караван остановился, начал редеть, и трещина на стене уменьшилась.

На полке рядом с крупой лежал кубик Рубика в разобранном виде, покрытый слоем пыли. Я покрутил его несколько минут, собрав, и поставил на место.

Пришла Йоа. На ней было пышное мексиканское платье.

Она сообщила, что договорилась с попутной машиной, и послезавтра меня подбросят до Чинандеги, городка на севере, оттуда до Гондураса рукой подать.

Хозяйка избегала смотреть в мою сторону. А когда мне все же удалось поймать ее взгляд, он, как и прежде, источал холод.

* * *

Пришел теплый и безветренный вечер. Мы с Йоа сели на веранде, молча покачиваясь в креслах-качалках, и пили сок со льдом.

Под навесом горела лампочка, вокруг которой беспорядочно вились мошки. Лампочка очертила нас желтым кругом, за пределами которого во все стороны простиралась черная бездна. Лишь грузная ветка мангового дерева выпала откуда-то из темноты и неподвижно парила в воздухе.

В доме через дорогу еще одна лампочка очертила свой желтый мирок: соседи скандалили, и в дверном проеме то и дело мелькали силуэты, а в глубине комнаты сменял кадры черно-белый телевизор.

Я снова посмотрел на хозяйку. Она выглядела опустошенной. Ее босые ступни подталкивали качалку, давая сделать ей пару свободных движений, и снова толкали кресло. На полу, под деревянными дугами, похрустывала налетевшая с улицы пыль.

– Все в порядке? – спрашиваю. – Похоже, ты потеряла искру.

Она посмотрела на меня.

Я приподнял стакан на свет, разглядывая маленькие айсберги.

Йоа следила за мной, задумчиво прикусив губу.

– Ты был женат? – произнесла она.

Киваю.

– Что случилось?

– Иногда люди просто перестают понимать друг друга.

В доме напротив что-то разбилось, и послышались новые возгласы. Йоа молча покачивалась в кресле, глядя в сторону соседей.

– Мой бывший муж служит лейтенантом, – сказала она. – Мы раньше часто ссорились.

Йоа неотрывно глядела по ту сторону дороги, обращаясь куда-то в прошлое.

– Раньше он был другим, но после появления Ниньо мы отдалились. Муж совсем не помогал, и я растила ребенка сама. Затем вовсе перестал приходить.

Она повертела стакан в руках, глядя на попавшую в сок мошку.

– А я все надеялась, была смиренной, по воскресеньям ходила в церковь и молилась. Думала, что-то изменится…

Она вытащила ногтями мошку. Поднесла краешек стакана к темным губам, легонько отпив.

– Затем узнала, что он обрюхатил юную девку. Добилась развода. А город у нас католический2, сразу смотрят искоса, – она снова прервалась на глоток. – Я растила Ниньо сама, денег с трудом хватало на еду. Приходилось много работать, брать дополнительные смены. Когда мальчику исполнилось шесть, бывший одумался – сказал, хочет проводить время с сыном. И теперь забирает его на выходные… Мне от этого неспокойно.

Глубоко вдохнув, она повторила:

– Иногда люди просто перестают понимать друг друга.

На ее лице читалась грусть, но уже какая-то иная – легкая, с оттенком привлекательности. Она выглядела раскрепощенной. Казалось, у этой женщины долгое время не было возможности выговориться.

Было уже поздно, когда мы разошлись по комнатам. Перед этим мы пожелали друг другу спокойной ночи. Йоа наклонилась вперед, и мы приобнялись, коснувшись щеками. Запах ее волос ударил в голову, глубоко въелся и еще несколько часов не давал мне уснуть.

* * *

Утром в гостиной раздавались размеренные щелчки: радио отстукивало, как метроном. Спрашиваю у старухи, почему нет вещания. Та молча сидит и потирает ладони.