Один из сталкеров как раз взял щипцами то, что у него получилось, и опустил в миску с бензином. Бензин запузырился, черно-красный с синими прожилками сгусток окутался дымом. Завоняло горелой резиной и тухлым жженым черносливом. Цыган закашлялся.

– Перцем присыпь, тогда взорвется круче, – сказал он.

Другой сборщик поднял на него недовольный взгляд: вмешиваться в процесс создания сборки считалось дурной приметой. Но тот, кто делал эту сборку, вдруг улыбнулся:

– А ведь и верно! – Он протянул руку и почти не глядя взял щепоть перца из стоящей на краю солонки, кинул в миску. По черным пузырям пошла рябь, и пена мгновенно опала, бензин уже почти испарился. Открылась сборка – неровный кусок багряно-черной плотной субстанции, покрытый словно бы инеем.

– Как ты это сделал, пагень? – стремительно вернулся к столу Сержант. – Ты что, тоже умеешь?

– «Ледяное сердце»… – прошептал сталкер, надел брезентовую рукавицу и нежно извлек сборку. – Я слышал о такой, но у меня никогда не выходило… Да ты талант, эй! Присоединяйся!

Сборка лежала на рукавице, таинственно мерцая бледным лунным светом, несмотря на яркое электрическое освещение. Все замолчали, любуясь новой вещью. Казалось, «ледяное сердце» дышит, едва заметно вздувается и опадает, пульсируя в такт собственной неведомой жизни…

Но это, конечно, была иллюзия. Рамир помотал головой:

– Случайно вышло. Сам не знаю, чего вдруг вырвалось. Так, показалось…

Сержант огляделся напоследок и бодро заявил:

– Ну что, возвгащаемся, что ли?

Цыган вышел следом за всеми, но затем отстал. Десантник с зампохабром направились в штаб, а Рамир остановился у моста и закурил. В «баре», на другом конце железнодорожной ветки, до сих пор шумели сталкеры, оттуда неслись громкие голоса, смех, даже бренчание гитары и неслаженное пение. Рамир затянулся, закашлялся, глотнув холодного воздуха. Люди живут полной жизнью, они вместе, и им хорошо. А он, Цыган, крутой спец и вообще рубаха-парень, опять на обочине этого праздника жизни. Почему так получается в который раз? Он еще раз глубоко затянулся, медленно выпустил дым, кинул окурок на бетонку и раздавил. Если ты крут, то ты одинок. Это все, чем он мог утешиться.

– Цыган, подождите! – раздался сзади голос запыхавшегося Умника.

Рамир обернулся.

– Я прошу прощения, что заставил вас ждать, – капитан «Свободы» с ходу начал извиняться в своей манере, – виноват, я действительно забыл, столько дел, надеюсь, вы понимаете? Пойдемте в мой кабинет, рассчитаемся.

Народу в штабе поуменьшилось. В комнате совещаний курили Петров с Сержантом, тихо переговариваясь; зампотех с зампохабром опять спорили, едва видные в густом табачном дыму.

– Надеюсь, оборудование входило в цену вашей работы? – спросил Умник, входя в кабинет и закрывая за Цыганом дверь.

– И не надейтесь, – сердито сказал Цыган. – Вернусь, когда победите Протасова, и заберу.

Чувствовал он себя неважно. Почти так же, как когда собирался пристрелить Настьку. Последней сволочью он себя чувствовал, укравшим у ребенка конфету. Но гордость не позволяла напрашиваться. Если они не считают нужным просить его остаться, не думают, что он мог бы помочь в нападении, – ну и дьявол с ними. Кара минжа, он одиночка, так уж сложилось, придется блюсти имидж. Черт, он хотел остаться! Но не опустится до просьбы, нет уж!

Пока он зло ругался про себя, Умник открыл сейф, отсчитал деньги и протянул Цыгану пачку мятых серовато-зеленых банкнот. Цыган взял и принялся запихивать бумажки в сумку с ноутом, затем, подумав, рассовал по карманам.

– Ну, прощайте. – Умник протянул руку.

– До новых встреч, – буркнул Рамир и, отвернувшись, вышел в коридор.