Да и потом, самый правильный вариант почему-то мне не нравился. Я никак не могла смириться с мыслью, что это не мой Руслан, не тот человек, которого я любила больше жизни.
А перспектива бросить тут, за бетонными стенами и колючей проволокой, моего Руслана казалась мне чудовищной.
– Ну что вам сказать… Я наблюдаю за Русланом уже три года, все время, что он находится здесь, и даже я вынужден признать, что он – не совсем обычный пациент. В целом, его состояние можно сравнить с ребенком двух-трех лет, но с вычетом детской жизнерадостности.
Он не способен на сложное общение, говорит очень мало, хотя какие-то слова помнит. Его главное преимущество в том, что он очень послушен: он понимает и выполняет команды. Но он принимает их не ото всех, и это минус. Он слушался свою мать, меня и еще нескольких врачей, все. На команды, данные медсестрами и санитарами, он может и не отреагировать.
Он не животное, чтобы реагировать на команды… Но об этом я не сказала, потому что врач не понял бы меня. Он привык рассматривать своих пациентов вот так, это уже не изменится.
– Значит, он спокойный и безобидный? – уточнила я.
– Я не могу это подтвердить, потому что, боюсь, вы решите, что с ним просто. Да, по сравнению с другими нашими пациентами, Руслан достаточно спокойный. Я бы даже сказал, апатичный, большую часть времени с ним легко. Он в состоянии себя обслужить, но только находясь под контролем.
– То есть?
– То есть, вам не обязательно на руках нести его в ванную, чтобы он вымылся. Вы можете сказать ему об этом, но никогда не оставляйте его одного, ни при каких обстоятельствах. Во-первых, такие пациенты непредсказуемы, и то, что он ни на кого не нападал раньше, не значит, что он не нападет в будущем. Во-вторых, у Руслана случаются припадки.
Я знала, что где-то будет подвох.
– Какие еще припадки?
– Иногда это может быть вспышка беспокойного поведения, когда Руслан стремится вырваться из дома. Окружающим он обычно не вредит, но может навредить сам себе. Иногда это очень похоже на эпилептический припадок. Его нужно сдерживать, помогать ему, а это не так просто, вы ведь знаете, что он довольно крупный мужчина. Именно поэтому его мать обратилась к нам: ей было физически тяжело ухаживать за ним. К тому же, у него случаются галлюцинации, бред, и человеку неподготовленному тяжело к этому привыкнуть.
– То есть, мне лучше не забирать его домой?
– Я этого не говорил.
Мы подошли к зданию больницы, но внутрь врач меня не повел. Анатолий Александрович остановился неподалеку от черного хода и быстро осмотрелся по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто-то наш разговор.
Но нет, день в «Серебряном бору» шел своим чередом, и мы были одни.
– Екатерина, по правилам этого заведения я должен убеждать вас, что вам следует любыми путями оставить его здесь. Но я понимаю, что это не всегда возможно. Да и потом, после этой истории с санитаром… Я не уверен, что в ближайшие месяцы в клинике будет так же спокойно, как раньше. Поэтому есть еще два варианта, и выбор здесь зависит от того, какой судьбы вы желаете Руслану. Вариант номер один – вы пишете отказ, и Руслана направляют в закрытое учреждение, потому что находиться без опеки он просто не может.
– Но там он долго не проживет? – догадалась я.
– Простите, но – как есть. Да, там он долго не проживет. Второй вариант – вы забираете его с собой. Но тогда вам придется перекроить всю свою жизнь, многому научиться, от чего-то отказаться. Есть пациенты, которых я категорически не рекомендую забирать домой. К Руслану это не относится, но… будет трудно. Зато при должном уходе он проживет очень долго. Только нужно ли вам это? Насколько я понял, вы с ним расстались еще до того, как проявилась его болезнь. Поверьте, я не буду вас осуждать за любое решение. Пойдемте, я провожу вас к нему.