Мы засмеялись пуще прежнего. Цыган же сохранял свой естественный отрешенный вид. Сколько не пыталось людей вывести на эмоции этого человека, ни у кого так и не получилось.

Мы собрались в обратный путь. Глуша из горла водку и закуривая одну за другой сигареты, парни обсуждали события насыщенного вечера. Конечно, не обошли стороной и мою выходку. Я не реагировал на провокации и колкости, потому что испытывал к этому инциденту безразличие. Мне необходимо было насилие, и я даже этого не скрывал.

В метро никого практически не было, кроме мигрантов, возвращающихся с работы. Цыгану пришлось начать бренчать на гитаре, чтобы отвлечь Дзена от шуток. Нарцисс обладал неплохим голосом, поэтому не мог упустить момента похвастаться талантом.

– Снова забыл прищепку с яичек снять, – прокомментировал его пение Фуджик.

– Да пошёл ты!

– Не прикидывайся певцом, у меня унитаз мелодичнее сливается.

– А ты… Ты… Ты вьетнамцем не прикидывайся! Таджик!

Мы перелезли через забор и оказались на платформе легендарной станции Петровско-Разумовская. Все приключения начинались с неё и заканчивались под мостом возле местного вокзала. Электричка подъехала, мы зашли в последний вагон. Контролёры обычно ночные рейсы оставляли в покое.

– Идите, я вас догоню, – кинул я пацанам и остался в тамбуре докурить сигарету.

Дзен с Цыганом, не оборачиваясь, пошли занять места. Фуджик задержался и остался со мной. Мы подружились ещё в самом раннем детстве, когда вместе пинали футбольный мяч во дворе. Поэтому он чётко определял, когда у меня в жизни происходит переполох. Я уставился на мелькающие огни за стеклом. Фуджику не нужно было видеть лица, чтобы просканировать моё нутро.

– Что случилось?

– Ничё.

Он выдержал паузу.

– Батя?

Мне и не требовалось отвечать, чтобы он всё сразу понял.

– Сколько уже бухает?

Я сплюнул, выдохнул дым и, нервно раскачиваясь, выдавил:

– Я не помню, чтобы он прерывался.

Товарищ глубже затянулся сигаретой и опустил глаза. Вся подноготная моей неблагополучной семьи ему была хорошо известна. Именно он приходил на выручку, когда в доме был невыносимый погром, позволял у него переночевать мне и моему младшему брату. Его то семейка была до невозможности тихая: отец с матерью пашут с утра до вечера на рынке, и у них нет сил на какие-то разборки.

– Можешь у меня остаться. В приставку зарубимся.

Я не ожидал ничего другого, поэтому нашёл в себе силы на улыбку.

– Я бы просто хлестал водку и шлялся с вами всю ночь.

Фуджик улыбнулся в ответ и решил меня больше не доставать, понимая, что мне мало что может помочь. Мы направились к друзьям. Дзен что-то интенсивно затирал всегда готовому выслушать Цыгану.

– Че ты докопался до человека? С тобой никто не хочет общаться!

– Да отвали, якут! – отмахнулся тот от Фуджика и продолжил своё повествование, – У того парня-инвалида реально такая же фамилия! Прикинь!

– Вы о чем? – вклинился я в их диалог. Точнее сказать, монолог.

– Да тут до меня на днях слухи дошли от одного чувака из интерната про семейство Пятки…

– Снова ты со своим Пяткой! – взвыл Фуджик. – Когда вы уже с ним в задницы потрахаетесь и успокоитесь?!

– Он бы тебя за такие слова сам трахнул! – с серьёзным видом мстителя заявил Дзен.

Пятка обладал авторитетом, который перешёл ему по наследству от отсидевшего не раз на зоне отца. Слава парня была сомнительной. Кроме совращения малолетних, грабежа и нанесения тяжких телесных ему нечем было больше гордиться. Дзен же нашёл в нём бесстрашного кумира и постоянно бегал за ним, как собачонка.

– Так что за слухи? – решил вернуть я Дзена на позитивный лад.

– Короче, – он легко повёлся, – в Твери по соседству с интернатом есть дом инвалидов. Там с годовалого возраста прозябает мальчишка, которому сейчас уже 25 лет. У него с рождения выставлен диагноз дистрофии двигательного аппарата. Суть в том, что он ходить не может, расти не может, а размышляет, как нормальный человек. Ему 25, а выглядит он как недоношенный пятилетний ребёнок. Фамилия его Пятаев.