– Вправо! – заорал Сак.

Камар скакнул в сторону. Мимо с шипением пронесся глиняный сосуд с горючей смесью, волоча за собой сноп искр, и упал в воду в десятке шагов. По воде поползли языки пламени. Еще два валуна и два огненных змея вылетели с корабля ромеев. Но юркий камар петлял аки заяц уходящий от волка, и они не достигли цели.

Ромеи пытались преследовать. Но борт дромона был пробит слишком низко и трюм быстро заполнялся водой от встречной волны. Вскоре ромеи остановились и принялись латать свое судно. Только теперь напряжение спало и тавры закрепив снасти начали целить раны корабля и людей, накладывать заплаты и повязки, а также – подсчитывать потери. Почти треть команды погибла в скоротечной схватке. Из пятидесяти двух человек, осталось тридцать пять. Трое были тяжело ранены, остальные отделались ушибами и порезами. Сколько потеряли ромеи – не считали. Но тавры никогда не теряли присутствия духа. Через некоторое время они со смехом, непристойными жестами показывали – как поимели ромейских свиней. Каждый хвастался, что уложил не менее полдюжины врагов, хотя каждый понимал, что тогда бы на дромоне не осталось – ни мореходов, ни стратиотов. Разве, что – гребцы-невольники, которых, по негласному покону чести морских воев – обычно не трогали. Разве, что – в запарке, когда раб мешал схватке.

Пока тавры отрывались от погони, я пытался хоть чем-то помочь Яровиту. Наставник был бледен, но жив. Я разумел, что ежели резко выдернуть дротик, то зазубренный конец выйдет вместе с мясом и старый воин непременно умрет от боли и потери крови. И тогда я сделал единственно возможное. Приподняв тело наставника, надавил на древко дротика, проталкивая его дальше – внутрь, пока окровавленный наконечник не выполз из правой стороны груди.

Яровит изогнулся, заскрипел зубами, на губах показалась кровавая пена, очи открылись. В них полыхал синий огонь. Сосуд на белке правого ока лопнул, и оно заплыло кровью. Я продолжал толкать дротик дальше, пока не высунулось древко, вставленное в железную трубку наконечника. Достав нож, я срезал лезвие дротика и потащил древко обратно. Лицо Яровита покрылось холодной испариной, кровь толчками выходила из раны, в горле хрипело и булькало.

Над раненым склонился Сак. Покачал головой, жестом подозвал кого-то. Подошел старый тавр, который, как я заметил – не участвовал в сече. Лицо его было в страшных шрамах от ожогов. Одно око закрыто черной повязкой, но второе – сверкало внутренним огнем, холодно и зорко. На груди старика висела серебряная цепочка, с нанизанными на нее оберегами в виде фигурок зверей, рыб и птиц, а так же несколько просверленных камней, среди которых я узнал «Горный лед»127, «Пламя листвы»128 и «Крес-камень», который, так же называют кремнем, або огненным камнем.

Когда старик что-то промычал, я увидел, что у него вырезан язык. Достав из торока висевшего на плече медную скрыню, он вытащил деревянную пробку и стал лить тягучую черную жидкость на рану Яровита. Я тем временем, выдернул окровавленное древко и отбросил его в сторону. Кровь под воздействием знахарского снадобья стала сворачиваться, прекратив свой ток из ран. Яровита туго перевязали куском холста и уложили на меховую подстилку в трюме корабля.

Я схватил волхва за руку:

– Он будет жить?

Старик зыркнул на меня единственным глазом, потом пожал плечами и указал перстом в небо.

«На все воля Богов!» – так я понял его жест.

Пять лет прошло с того времени, как я покинул свою отчину. Но Светлые Боги не оставили своего внука, и может я вскоре вновь увижу родные лица, услышу родную речь, встречу брата и ту, что дала мне роту верности на клинке, который я так глупо отдал в лапы ромейским работорговцам. Если б я ведал тогда, на корабле тавров, какой тяжкий рок уготован мне Богами…