Тонюсенький.

Легонький.

А греет-то… без магии не обошлося, и вижу серед нитей обыкновенных особые, заклятья…

- Говори прямо…

Серьги и мерить не стала, как и запястья с красными каменьями. Кирей же вздохнул и почесал затылок.

- Ситуация, - сказал он, на стульчик усаживаясь. Ноги выпростал на половину комнаты. – Неоднозначная. Я бы сказал, парадоксальная?

- Чего? – и я вспомнила, как за слово энтое ругана была не единожды наставницею, и поправилась. – Что?

- Парадоксальная, - повторил Кирей, будто со второго разу понятней станет. – Такая, что… люди не поймут. Про невесту моего родственничка ты знаешь, так?

Кивнула.

Как тут не узнаешь, если про этую невесту и тараканы по углах шепчутся, да ладно бы тараканы, но и боярыни нашие, которые тараканов не в пример зловредней. И главное, шепчутся так, громко, чтоб услыхала я, до чего боярыня Любляна собою хороша.

И молода.

И родовита.

И вовсе кругом прекрасна, каковой мне, хоть ты семь шкур сыми, в жизни не стать.

- Вот… - Кирей правый рог поскреб. А оный рожек у него кривоватенький, самую-самую малость, а все одно. – И раз уж такое дело, то… у Любляны брат ведь имеется, это ты тоже знаешь.

Кивнула.

Давече с ним битый час рисунки рисовали, щит новый составляючи…

- А раз так, то… неприлично девку при живом-то старшем родиче замуж из царского терема отдавать, - Кирей поерзал. И на всяк случай шкатулку свою от меня отодвинул. – Да и Илья челобитные пишет, просит дозволения с сестрами свидится, а лучше передать их под опеку ему…

И поднос убрал.

А чего? Я только булочку взять хотела. Мне с булочкою сердешные горести легчей переживаются.

- И вот матушка решила… - Кирей замолчал и огляделся.

- Говори, - чую, ничего хорошего с решения егоной матушки мне ждать не след.

- А драться не станешь?

- Не стану, - пообещала я и рученьки за спину спрятала.

- Хорошо… в общем, дело даже не в челобитных. Он о том еще в прошлом году писал, а теперь… и не в приличиях. Плевать ей, честно говоря, на приличия… но девчонки эти… странноватые… и надо бы их из дворца убрать…

Правый рог он тоже поскреб и пожаловался.

- По весне всегда чешутся… подрастают… еще пару лет и подпиливать придется.

Я покивала, мол, сочувствую.

- И вот… если их отпустить, то куда? У Ильи своего дома нет. Когда батюшку его… обвинили в измене, то и имущества он лишился. С одной стороны, конечно, матушка может волей своей вернуть Илье дом, но… там уж пару лет как пожар приключился…

Ох, мнится мне, что не сам собою приключился.

- Одни уголья и остались, - Кирей сел ровно. – А на тех угольях… я был там… еще лет сто, если не двести, жить нельзя, не будет добра тем, кто поселится. Вот… другое поместье дать? Не так их много, свободных, чтоб в столице… и ко всему, ей бы хотелось, чтобы ты с боярынями подружилась.

И вздохнул тяжко-претяжко.

Руками развел.

А я только роту открыла… она сначала моего жениха этой самой Любляне отдала, а теперь желает, чтоб я задружилася?

- Я ей сразу сказал, что дружбы у вас точно не выйдет, - оправдываясь, произнес Кирей. И отодвинулся. Верно, хоть и обещалась я не биться, да глядела не по-доброму. – Но матушка… порой ее сложно переубедить… и завтра она их отпустит. Формально – передаст под опеку брату. До свадьбы, которая состоится в первый месяц осени…

Тихо стало.

Слышно, как гудит под потолком одинокая муха. И молчали мы, друг на дружку глядючи, думали… об чем Кирей – не ведаю. А я все про свадьбу, которая…

…будет ли?

Первый месяц осени.

До него еще б дожить. Лето только-только началося.

- Зослава, - Кирей пальчиком ткнул меня в плечо. – Ты живая?

- Живая, - вздохнула я.