Пригибающийся – и жилу

Перекусывающий конь

Три женщины встают и вместе исполняют песню «ПО ХОЛМАМ» (музыка Ирины Писаревой)

По холмам – круглым и смуглым

По холмам – круглым и смуглым,

Под лучом – сильным и пыльным,

Сапожком – робким и кротким —

За плащом – рдяным и рваным.

По пескам – жадным и ржавым,

Под лучом – жгучим и пьющим,

Сапожком – робким и кротким —

За плащом – следом и следом.

По волнам – лютым и вздутым,

Под лучом – гневным и древним,

Сапожком – робким и кротким —

За плащом – лгущим и лгущим.

Женщины садятся, в это время к микрофону подходит одна из участниц вечера – ученица.

Что же мне делать, слепцу и пасынку,

В мире, где каждый и отч и зряч,

Где по анафемам, как по насыпям —

Страсти! где насморком Назван – плач!

Что же мне делать, ребром и промыслом

Певчей! – как провод! загар! Сибирь!

По наважденьям своим – как по мосту!

С их невесомостью В мире гирь.

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший – сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью В мире мер?

Исполнительница поёт песню Сергея Холкина «ВЕСЕЛИСЬ, ДУША…»

Веселись, душа, пей и ешь!

А настанет срок —

Положите меня промеж

Четырёх дорог.

Там где во́ поле, во пустом

Вороньё да волк,

Становись надо мной крестом,

Раздорожный столб!

Не чуралася я в ночи

Окаянных мест.

Высоко надо мной торчи,

Безымянный крест.

Не один из вас, други, мной

Был и сыт и пьян.

С головою меня укрой,

Полевой бурьян!

Не запаливайте свечу

Во церковной мгле.

Вечной памяти не хочу

На родной земле.

1 чтица – Все дело в том, чтобы мы любили, чтобы у нас билось сердце – хоть бы и разбивалось вдребезги!

2 чтица – Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи – те самые серебряные сердечные дребезги!

Исполняется песня Сергея Холкина «КАБЫ НАС С ТОБОЙ ДА СУДЬБА СВЕЛА…»

Кабы нас с тобой – да судьба свела —

Ох, веселые пошли бы по земле дела!

Не один бы нам поклонился град,

Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!

Как последний сгас на мосту фонарь —

Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.

Присягай, народ, моему царю!

Присягай его царице, – всех собой дарю!

Кабы нас с тобой – да судьба свела,

Поработали бы царские на нас колокола,

Поднялся бы звон по Москве-реке

О прекрасной самозванке и ее дружке.

Нагулявшись, наплясавшись на земном пиру,

Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…

И пылила бы дороженька – бела, бела, —

Кабы нас с тобой – да судьба свела!

Ученица – с косой, восторженными глазами, очень возбужденно – как будто обращаясь к женщине в кресле, читает отрывок из «Повести о Сонечке»

Марина, я страшно – много говорю? Неприлично много, и сразу обо всём – всё я плачу: плачу – навзрыд, а сама говорю. Я и во сне всё время говорю: спорю, рассказываю, доказываю, а в общем – как ручей по камням – бессмыслица. – Марина! Меня же никто не слушает. Только Вы, Марина!

Так, про ту ярмарку. Раз иду в своём платочке, и из-под платочка вижу: громадная женщинам, даже баба, бабища в короткой малиновой юбке с блёстками под шарманку танцует. А шарманку вертит – чиновник. Немолодой уже, зелёный, с красным носом, с кокардой. Тут я его страшно пожалела: бедный! должно быть, с должности прогнали за пьянство, так он с голоду… А оказалось, Марина, от любви. Он десять лет тому назад, где-то в своём городе, увидел её на ярмарке, и тогда она была молоденькая и тоненькая и, должно быть, страшно трогательная. И сразу в неё влюбился (а она в него – нет, потому что была уже замужем за чревовещателем), и с утра стал пропадать на ярмарке, а когда ярмарка уехала, он тоже уехал, и ездил за ней всюду, и его прогнали с должности, и он стал крутить шарманку, и так десять лет и крутит, и не заметил, что она разжирела – и уже не красивая, а страшная… Мне кажется, если бы он крутить перестал, он бы сразу всё понял – и умер.