Она была моей скалой – всегда, даже когда я этого не заслуживал.

Конечно, она первая, кому я решил позвонить.

– Спенс. Я даже не знаю, что сказать, кому сказать и как это отпраздновать. – Она так взволнована, и это вызывает у меня улыбку.

– Знаю. Я чувствую то же самое. – Я бью кулаком по рулю, потому что это единственное, что приходит мне в голову.

– Так что дальше? – спрашивает она, а после я слышу, как она приглушенным голосом говорит кому-то на работе: – Мой малыш. Его взяли.

Затем раздается визг.

Я улыбаюсь. Ничего не могу с собой поделать.

– Я жду инструкций. Куда ехать и когда.

Пауза. Глубокий вдох.

– Дай мне знать, где мне нужно быть, – тихо говорит она.

Я знаю, как тяжело ей произносить эти слова. На какую жертву она при этом идет.

После смерти отца она поклялась, что никогда больше не ступит на трассу «Формулы‐1». Она видела мое увлечение картингом, но когда я начал гонять на автомобилях, особенно на трассах, где когда-то выступал мой отец, она не смогла этого выдержать. Хотя пыталась. Снова и снова. Впрочем, трасса не имела значения, результат был все тот же – паническая атака невероятных масштабов.

Но она все равно приходила.

Несмотря ни на что, мама старалась быть рядом со мной, когда я с трудом преодолевал эмоции, связанные с путем, который выбрал. Отцовским путем. А потом у нее случился приступ паники, такой сильный, что мы все подумали, будто у нее сердечный приступ.

То был последний раз, когда я позволил ей прийти на трассу.

Я уже потерял одного из родителей из-за гонок. И точно не собирался терять еще одного.

Я уверен, она испытывала похожие чувства. Отец был ее единственной настоящей любовью. Она видела, как он умирал. Я – единственная частичка папы, которая у нее осталась.