Хочу любви, хочу порока,

Безумных ласк на склоне дня,

Чтоб с головою погрузиться

В пучину страсти и огня!

Хочу горячих губ мужчины,

Голодной плоти, жадных рук,

Чтоб никогда не разомкнулся

Услады столь желанный круг!

Хочу грозы, пожара, шторма,

Хочу провала в бездну чувств;

Забыв о долге и отвергнув разум,

Отдаться целиком разгулу буйств!

Хочу принадлежать любимому мужчине

На царском ложе ли, в высокой ли траве,

В цветах пахучих, в водах океана,

Иль на горячем золотом песке!

Пусть тщетны все мои желанья,

Напрасны стоны тела и души.

Могу я согрешить хотя бы в мыслях,

Найти усладу в безобидной лжи?!

Вздохнув, Целия перечитала только что рожденные стихи и испугалась, слишком они показались ей откровенными.

«Бумага не краснеет26, но все-таки будет лучше, если мою писанину никто не найдет. Надо бы переписать стихи на фанниеву бумагу27 и хорошо спрятать. А то скандал с нравоучением матери мне обеспечен! А может быть и хуже: если их обнаружит и без спроса перепишет кто-нибудь другой, с репутацией добропорядочной девушки из хорошей семьи можно будет попрощаться», – сетовала Целия.

«А с другой стороны, почему я не имею права писать такие стихи? Ведь они рождаются под влиянием чувств, порывов, вдохновения, как их можно подавить и зачем их необходимо стесняться? Что это за странная логика: вот эти чувства я испытывать не буду, так как они постыдны, неприемлемы и вызывают осуждение в обществе, а вот эти чувства – пожалуйста, испытывай, сколько душе угодно. Ведь это же абсурд!» – взбунтовалась будущая поэтесса.

«Как можно указывать вдохновению?! И почему кропать стишки – прерогатива мужчин? Может быть, чувства женщин сильнее и утонченнее? Эх, могла бы я познакомиться с поэтами, войти в их литературный кружок, почитать мои произведения, которые, возможно, понравились бы. Их стали бы переписывать, читать на торжествах и встречах, сначала в Помпеях, потом в самом Риме!» – прищурив глаза, грезила Целия.

«Вот некоторым везет! Взять, к примеру, хотя бы эту поэтессу Сульпицию28. Вся ее поэзия пропитана такой чувственной эротикой, а должна была бы она писать о розах, птичках и жучках. Я уже не говорю о великой и неподражаемой Сапфо29, хотя она жила в другую эпоху и в другом обществе!»

Философские думы и мечты Целии были прерваны резким женским криком, а затем послышалось недовольное ворчание. В перистиль быстрым, нервным шагом вошла красивая женщина, одетая по-домашнему с элегантной непринужденностью.

– У нас опять завелись крысы! Мы зачем кота купили? Чтоб он тут на солнце валялся, пузо отращивал, да деликатесных рыбок из фонтана жрал?! А ну, кыш отсюда, лентяй! – матрона30 стукнула ногой по корзинке.

Кот, прижав уши, в страхе выслушал гневную тираду, выпрыгнул из корзины и молниеносно кинулся в одну из комнат в надежде найти безопасное убежище, которым обычно служила низкая кровать из цитрусового дерева, накрытая одеялом из кротовых шкурок.

– А ты что тут делаешь? Опять бренчишь и восковые блокноты мараешь?! Выучила на свою голову! Думала дать девочке образование, чтобы она не была дурочкой, соображала, что к чему, смогла блеснуть в обществе, когда мама попросит, поддержать разговор образованных людей. А в результате что получилось? Смотри, заумных в наше время никто не любит. Ты хоть о будущем своем задумываешься? Девице уже скоро восемнадцать, а она все еще не замужем, почти старая дева! То тот ей, видишь ли, не нравится, то этот не подходит, то он слишком старый, то слишком глупый, а то у него зубы кривые. Меня в тринадцать лет замуж выдали, и я особо в зубы мужу не смотрела. Так принято, такое у нас общество. Зато я прекрасно теперь живу, ни от кого не завишу, делаю, что хочу. У меня трое чудесных детей, свое дело, все меня ценят и уважают.