Зло у Стуруа обыденно и неприметно. В «Ричарде III» зло таится в современной жизни. Убийцы – это серые клерки в современных костюмах, плащах, с чёрными зонтами. В «Макбете» зло приняло иной облик. После того, как по телевидению недавно транслировали кадры, запечатлевшие горящий проспект Шота Руставели и убитого случайной пулей старика-тбилисца, из рук которого выпала старенькая сумка с выкатившимся из неё на окровавленный асфальт караваем хлеба, уже не удивляют двое элегантных убийц с брутально-пошлыми физиономиями, в полосатых костюмах, соломенных шляпах и с тросточками. Они отбивают чечётку под разухабистую мелодию, где отчётливо слышен удалой припевчик «Very well». И если чеховские герои страдали от пошлости обыденной жизни, то сегодня само зло стало обыденным и даже пошлым, но не стало от этого менее страшным.

Роберт Стуруа развенчивает зло во всех его обличьях, противопоставляя ему самое простое и самое дорогое, что есть на свете – любовь. Свет этой любви помогает жить и надеяться.

Гамарник К. Личность и власть. Грузинский театр на киевской сцене.

Независимость – 1995 – 15 декабря.

Театр Мольера похож на огромный корабль, населенный разнообразными персонажами – добродетельными жёнами и бескорыстными влюблёнными, деспотичными отцами и наивными девушками, сметливыми служанками и ловкими слугами. Но главные пассажиры этого корабля, главные герои мольеровских комедий, как и пёстрая компания, которая населяет знаменитый «Корабль дураков» из поэмы Себастьяна Бранта, всегда носят уродливые маски какого-нибудь человеческого порока – лицемерия, скаредности, невежества, подозрительности…

Постановку комедии Мольера «Скупой» осуществил в Киевском театре драмы и комедии на левом берегу Днепра молодой режиссёр Евгений Курман, недавний выпускник Киевского национального университета театра, кино и телевидения имени И. Карпенко-Карого. Спектакль идёт под названием «Игра про влюбленного скупого». В театре уже стало традицией менять названия пьес на более заманчивые, привлекательные. В интервью Е. Курман рассказал: «Это был не тот момент, ради которого стоило упираться. Мне предложили изменить название, и я согласился. Дальше всё сводилось к тому, чтобы найти название, достойное Мольера. Так возникла средневековая формула «Игра про…».

Новое название отразило суть того, что происходит на сцене. Постановка, которая, благодаря особенностям поэтики классицизма, угрожала обернуться зрелищем поучительным, и, в конечном итоге, скучным, лишена у Курмана налёта музейности. Получилось в первую очередь зрелище смешное, как и положено настоящей комедии.

Время от времени в окнах декорации в живописных позах размещаются двое слуг с наивными лицами простаков и служанка. Они с увлечением следят за перипетиями взаимоотношений своих хозяев, и не пропускают случая украсть то, что плохо лежит. Служанка деловито семенит по сцене и «выплёскивает» ночные горшки прямо на головы зрителей. Кучер, он же и повар Гарпагона, Жак (блестяще сыгранный Ю. Комиссаровым), решив покончить жизнь самоубийством, набрасывает петлю на шею, делает шаг-другой, и вдруг оказывается, что верёвка всё тянется и тянется, и, в конце концов, вытянувшись на несколько метров, позволяет Жаку спокойно перемещаться по сцене.

Иногда на сцене слышно мычание коровы. Удачно найденная звуковая тема скотного двора проходит через весь спектакль. Режиссёр объяснил, что эта тема возникла в результате изучения им материальной культуры Парижа XVII века: «Кони, коровы, навоз на заднем дворе – всё это было тогда в Париже. А городить на сцене Версаль не хотелось». Поэтому настойчивое коровье мычание звучит ироничным комментарием к происходящему.