«Уже бы умереть и не жить», – тихонько вздыхает Марта. «Но ведь живем!», – почти саркастически бросает Минаго, вкладывая в эти слова горькое презрение к человеческой природе. Смерть забирает молодых, исполненных сил, а другие живут, как раньше, как будто ничего не изменилось.

Романов создает образ человека, который уже не живет, а доживает свой век по инерции. Еще сохранились какие-то связи с миром, еще нужно исполнить последний долг перед Татией, но жизнь, с ее радостями, надеждами, ощущением счастья, закончилась в день получения последней похоронки. Горе раздавило Минаго Романова своей страшной тяжестью, страдание сожгло душу, иссушило ее, только боль продолжает бесконечно надрывать и рвать его сердце.

Вся жизнь Минаго прошла на земле, в гармонии с круговоротом природы. И вот теперь его натруженные тяжелой крестьянской работой руки бессильно и безвольно сложены на коленях. Романов сыграл человека, который потерпел жизненный крах. В жизни крестьянина случилось самое страшное – его род не будет иметь продолжения.

Неимоверным усилием воли Минаго пытается сдержать свою муку, но горе его невыносимо, лицо сводит судорогой боли: «А мне как быть? Ребенка на своем подворье не увидев!.. Так и исчезнуть, имени своего не оставив?.. Ведь я тоже живой…», – глухо, как будто выталкивая слова, застрявшие в горле, произносит Минаго.

Однако, несмотря на трагическое мироощущение, Минаго Романова остается человеком мудрым и неэгоистичным. Он знает, что сколько бы людей не погибло на войне, жизнь должна продолжаться, а главное предназначение женщины – рожать детей. Поэтому он решает выдать Татию замуж, несмотря на то, что она против.

…Свадьбы не получилось. Гости скоро разошлись с праздника, который больше напоминал поминки. И вот Минаго ласково упрашивает мужа Татии сразу же уехать в Тбилиси. Всем трудно в этой сцене, но труднее всех самому Минаго, ведь он отдаёт замуж невесту своего сына. С отъездом Татии жизнь утрачивает для Минаго всякий смысл.

Романов всегда превосходно работает на сцене с вещью, предметом. И в этом эпизоде проявляется его огромное мастерство. Минаго решительно, дрожащими от волнения руками, срывает со свадебного стола белоснежную праздничную скатерть, комкает ее в большой неудобный узел и начинает, не глядя, запихивать в него какие-то случайные вещи. Постепенно это занятие приковывает к себе все внимание Минаго, как будто в скатерти сконцентрировался весь смысл его существования. Теперь он пытается отобрать в дорогу молодым самое лучшее.

На наигранное веселье уходят последние душевные силы Минаго. Романов играет человека, который выполнил всё, как должно. Минаго не в чем укорить себя, но он страшно устал, и хочет только одного – чтобы всё поскорее закончилось.

Неожиданно в доме появляется незнакомец без имени. Он тот, кто прошел всю войну, побывал в немецком плену и в советском ГУЛАГе. «Ты… мёртвый?», – спрашивает у него побледневший Минаго. Романов задает вопрос тихим, нарочито спокойным, погасшим голосом, но кажется, что земля рушится у него под ногами, потому что его сердце уже распознало истину.

«Мёртвый…», – тихо отвечает сын Минаго Сисо. «И я мёртвый…», – говорит Минаго, и действительно, это отвечает человек, чувства которого давно умерли, скорее, тень человека.

Сможет ли Минаго возродиться для жизни, воскресить радость в своем сердце? На эти вопросы спектакль «Я всегда твоя невеста» ответа не дает. Это сюжет для другого спектакля…

Пьеса Стефана Цанева «Последняя ночь», постановку которой осуществил режиссёр А. Ротенштейн, – это парадоксальное исследование взаимоотношений Сократа и его Стражника, которые неожиданно поменялись местами. Драматург, а следом за ним и режиссёр, в острой гротесковой форме прослеживают психологические последствия этой метаморфозы.