– Что это? – не понял я, ибо по названию никогда не догадаешься, каковы на самом деле американские напитки.

– Не «что», а «кто»! Это человек!

– Ах, человек. Ваш друг?

– Мой друг? – изумилась Амелия.

– Нет? Тогда расскажите мне о нем. Он производитель фасованной ветчины или изобретатель жевательной резинки?

– Он поэт. Великий американский поэт.

– Хороший поэт?

– Единственный. Он заслуживает почетного места в вашем уголке поэтов.

– Он еще жив? – взволнованно осведомился я.

– Да, конечно.

– Тогда я согласен с вами. Там ему самое место.

У американских поэтов такие чудны́е имена. Англичанин с фамилией «Блогс» никогда бы не осмелился слагать вирши. А в Америке – сколько угодно. Никогда не знаешь, из какого американца что вырастет.

В клуатре стоит скульптура: человек, читающий книгу. Я поведал Амелии легенду: если подойти к фигуре, а потом повернуть направо, то за вашей спиной изваяние перевернет страницу.

Честно говоря, Амелия не поверила.

– Хорошо, – согласился я. – Давайте попробуем.

Мы прошли мимо статуи и посмотрели назад.

– Ну вот, он только что перевернул страницу, – подытожил я. – Если бы мы обернулись на секунду раньше, то увидели бы.

– Сколько страниц в обычной книге? – спросила Амелия.

– Около четырехсот, – предположил я.

– Сейчас я пройду мимо него четыреста раз и докажу вам, какой это абсурд. По вашей логике книга у него закончится.

– Разрешите, я присяду пока? – взмолился я, но к десятому проходу решил, что пора вмешаться. – Он никогда не дочитает до конца. В книге неисчислимое количество страниц. Все, что вы докажете, – это существование бесконечности. Между прочим, над этой проблемой корпят самые маститые математики. Я обязательно сообщу в Британскую академию наук.

Мы вошли в Малый двор настоятеля.

Вестминстерскую школу отыскать нелегко. А если ее и находят, то не узнают – по крайней мере дамы. У меня есть друг, который здесь учился. Он рассказывал, что ему часто приходилось выслушивать следующее…

– Ах, так вы учились в Вестминстере? – спрашивает его девушка. – Значит, вы пели в хоре?

Мой друг долго и с жаром объясняет, что ни один вестминстерец не имеет ничего общего с хором.

Если же девушка не спрашивает его про хор, то обязательно спросит про что-нибудь другое, и разговор примет такое русло:

– Ах, так вы учились в Вестминстере? Вы знали Джорджа Джонса?

– Не припоминаю.

– Да-да, он тоже оттуда. Три года назад окончил.

– Я понимаю. Видимо, мы были на разных отделениях. Всех упомнить невозможно.

– Ах, он чудно играл в крикет, его даже наградили, правда, Артур?

– Кто? – переспрашивает Артур.

– Джордж.

– Да-да, – подтверждает Артур.

– Хм, знаете ли, я был в команде три года назад, и у нас точно не было никакого Джонса, – удивляется мой приятель. – Смита помню, был запасным.

– Ах нет же, я уверена, что его зовут Джонс.

Приятель продолжает недоуменно хмуриться. На помощь призывают Артура. Позже выясняется (как любят писать в газетах), что молодая леди имела в виду Винчестер[20]. По словам моего приятеля, такое часто случается с представительницами прекрасного пола.

– Откуда им знать? – удивилась Амелия.

Сама она с трудом отличит герцога Мальборо от адмирала Нельсона… или от Веллингтона?

Мы подошли к зданиям парламента. Амелия поинтересовалась, как и многие до нее, не устал ли Ричард держать в поднятой руке меч[21]. У него наверняка уже что-то наподобие писчего спазма – в те времена великие могли похвастаться не только всевозможными достоинствами, но и всевозможными недугами. «Мы с королем Ричардом…» – оброню я при друзьях…

– А палата общин сейчас заседает? – спросила Амелия.