– Ваши цветы чудесно смотрятся, – произнесла она. – Так мило было с вашей стороны.

– Это не обязательно должны быть цветы, сами понимаете.

– Надо же, как мне повезло!

– У вас ведь бывают дни рождения, черт побери?

– Время от времени. Раз в году, если быть совсем честной.

– Когда?

– Пожалуй, скажу вам, когда он будет поближе. Даже запишу, чтобы ошибки не вышло.

– Сколько вам лет, Хлоя?

– Двадцать восемь.

– Мне сорок три.

– Что мне теперь на это сказать?

– Тринадцать лет назад…

– Не говорите. Я сама сумею. Вам, наверное, было тридцать, а мне пятнадцать.

– Да. Слишком юна. Вы были бы слишком юны. Генриетте было двадцать два.

– Звучит почти как предложение руки и сердца. Если бы «Все Было Иначе»…

– А если было бы?

Хлоя посмотрела на него задумчиво: в одной руке шейкер, в другой – бокал. Под ее бесстрастным оценивающим взглядом ему вдруг стало не по себе.

– Внешность у меня не ахти, – признал он с нервным смешком. Но впервые действительно так подумал.

– Сойдет, – рассеянно отозвалась она. А потом как будто приняла решение: – Ну, все равно пришлось бы сначала обручиться.

Она налила ему коктейль.

– Знаете, вы решительно не похожи ни на одну из женщин, каких я когда-либо встречал.

Любая другая спросила бы «Скольким вы это говорили?» – но не Хлоя: она ясно давала понять, что никаких других женщин не существует, и теперь улыбнулась такому признанию своей уникальности.

– Теперь выпейте как пай-мальчик, а потом вам пора идти. – Она подала ему коктейль. – Потому что мне нужно принять ванну.

– Тысячу фунтов бы отдал, чтобы на вас посмотреть, – вырвалось у него.

– Не сомневаюсь.

– Простите. Мне не следовало этого говорить. Только не вам.

– Можете говорить что угодно, Томми, но только один раз. Я дам вам знать, когда начнете повторяться.

– Знаете, у меня было совершенно превратное о вас представление.

– Не у вас одного. Такое приводит к немалому разочарованию.

Герцог кивнул – чуточку уныло.

– Можно как-нибудь привезти к вам Генриетту? – спросил он – и как будто сам удивился, услышав такое.

– Разумеется.

– Проклятие! – Он рассмеялся. – Вот такого предложения я ни одной женщине раньше не делал. Но опять же…

– Я не такая, как все, – улыбнулась Хлоя.

– Вот уж точно.

Допив, он встал.

– Понравилось?

– Как это называется?

– «Услада Хлои».

– Знай я, пил бы медленнее.

– А вот это действительно приятный комплимент, Томми.

– Извините за прошлый раз.

– А вот это не приятно. Это глупо. Конечно же, вы рискнули. А почему бы и нет? И я рада, что вы это сделали. Теперь мы знаем, на каком мы свете.

– Пожалуй, да, – согласился герцог, старательно делая хорошую мину при дурной игре. – Это правда был своего рода комплимент.

Хлоя со смехом покачала головой:

– Этот комплимент слишком легко приходит на ум. Вас еще ждут сюрпризы. – Она протянула руку. – До свидания.

Взяв ее руку, он спросил:

– Как вы думаете, может быть, сходите однажды со мной куда-нибудь?

– Ну, теперь-то, как по-вашему?

До него дошло, что она имеет в виду: «Теперь, когда мы знаем, на каком мы свете».

– Спасибо. Я позвоню. Чему вы улыбаетесь?

– Не скажу.

– Э… ладно. До свидания, прекрасная Хлоя.

Он склонился поцеловать ей руку.

– До свидания, мой дорогой. Вы довольно милы.

Вполне возможно, улыбнуться Хлою заставила мысль об Эллен.

Эллен называла друзей мисс Марр по фамилиям: мистер Лэнсинг, лорд Шеппи, миссис Клейверинг и так далее. Она особенно гордилась тем, что не опускается до «сэров» и «мадам» низших классов. Кое-кто из этих друзей считал Эллен старой театральной костюмершей, которую мисс Марр нашла без гроша за душой и взяла к себе из жалости. Другие, не столь уверенные, что мисс Марр делает что-то из жалости, считали Эллен ее старой няней. У Хлои никто не спрашивал. Отчасти потому, что, когда ее узнавали достаточно близко, чтобы задать такой вопрос, уже понимали, ответ будет скорее уместным, нежели правдивым; отчасти потому, что, когда ее узнавали настолько хорошо, Эллен уже не имела отдельного бытия от Хлои, а Хлоя (как иногда казалось) не существовала отдельно от нее.