– Да! Я люблю себя больше.

– Ты сильная, детка, что бы ты ни говорила. – Знакомым жестом Савская ослабляет воротничок-стойку изысканной шелковой блузки и, смяв окурок в пепельнице, поднимается с дивана. – А, знаешь, Любаша, как поступает любящий себя человек?

– Как?

– Он не равняется на других и прощает себя за ошибки.

Прощает себя... А я ненавижу себя за слабость перед ним! Ковыряю незаживающую рану, испытывая почти маниакальное стремление купаться в чувстве вины.

– Я не знаю, что сказать...

– А ничего и не нужно говорить, детка: ступай домой и пожалей маленькую девочку Любашу, обними ее, погладь по голове. Не ругай...

И я жалею... Вымываю из души крупицы золота, безжалостно избавляясь от песка. Эх, как же на словах все просто и логично, и какая сложная и непредсказуемая жизнь...

Каблучки звонко стучат по мраморному холодному коридору банка. Прижимаю разноцветные папки к разгоряченной груди и торопливо бегу к дверям Федорцовой.

Ну, как бегу? Если цоканье по скользкому полу на высоких шпильках можно посчитать бегом, то да...

В периферию зрения врывается высокая темная фигура, чувствую движение прохладного воздуха. Оборачиваюсь. Макс...

– Любаша, привет. То есть, Любовь Петровна...

Какой же он красивый... Темно-серый костюм оттеняет глаза парня цвета расплавленной стали, белая рубашка контрастирует с золотистым тоном кожи. Макс виновато опускает глаза, а я почти уверена, что он прокручивает в голове воспоминания о нашем горе-свидании...

– Макс, это по-прежнему я. – Мягко касаюсь руки парня. «Почему я ничего не чувствую?!»

– У тебя все в порядке, Любаш? Ты не думай, я, как друг спрашиваю. – Неуверенно звучит его голос.

– Макс, я разве выгляжу несчастной или...

– Нет, что ты! – спешит он меня разубедить. – Ты выглядишь озабоченной и уставшей. Но, все равно, очень красивой. Люба, послушай...

– Не нужно, Максим. – Ободряюще сжимаю его кисть и опускаю взгляд на носки замшевых туфелек. – У меня все нормально.

Губы Макса растягиваются в улыбку, но она не касается его глаз.

– Если тебе что-то понадобится...

– Спасибо, непременно. – Бросаю небрежно, чувствуя разбегающиеся по телу мурашки нетерпения. Только выяснения отношений мне сейчас не хватает! Нет уж, дудки. Встреча с Максом в моей квартире была точкой, а не запятой. – Мне пора.

Оставляю парня наедине с невысказанными словами и устремляюсь к дверям кабинета Федорцовой, желанным как райские врата.

Пальцы касаются прохладного металла дверной ручки, и я окунаюсь в атмосферу безопасности. Плотно закрываю дверь изнутри, желая усилить это ощущение.

– Любаш, привет. – Оксана Сергеевна бросает на меня короткий взгляд и возвращает его на монитор. За большим блестящим столом, заваленным папками, она кажется совсем миниатюрной. Чашка с надписью «Снегирево – 2019», теснящаяся между стаканчиков с ручками, источает аромат зернового кофе.

– Привет, Оксана Сергеевна. Вы звали? – протягиваю папки ей в руки. Федорцова вымученно вздыхает, обводя взглядом рабочий беспорядок на столе, и кладёт их рядом с семейной фотографией. На ней смеющаяся дочь Наташа и муж Иван – врач снегиревской больницы.

– Любаша, можешь сообщить маме: кредит тебе одобрили под низкий процент, как сотруднику. Деньги я начислила на твой зарплатный счёт. – Отвечает она, щёлкая по клавиатуре тонкими пальчиками. – Если подождёшь, я сделаю перевод на счёт больницы.

– Я сама, Оксаночка Сергеевна. Спасибо!

Вот она молния, пронзившая грозовое небо моего уныния! Лучик света и счастья, вмиг отодвинувший остальные переживания прочь, сделавший их пустыми и жалкими.

Я совершаю платёж по реквизитам детской областной больницы и звоню обрадовать маму. «Оплачено» – приходит подтверждение на мою рабочую почту. Значит, мой Алёшка скоро поправится и будет гонять по двору мяч, ходить с папой на рыбалку и помогать копать картошку...