Когда за нами пришли, Саша выпрыгнул в окно. Судя по тому, как на меня давили в участке, его не догнали, и ему удалось уйти. Мне так не повезло. Раздражённые моим молчанием, стражи порядка чуть было не применили ко мне физическое воздействие, но вовремя опомнились и швырнули в камеру.

Вот тут я испугалась по-настоящему. За шпионаж мне светило пожизненное или казнь, так что пора выбираться из этой передряги. Я огляделась и вспомнила детскую загадку – ни окон, ни дверей, полна горница людей. Душная камера была полна женщин – то ли воровок, то ли проституток, то ли даже убийц. Впрочем, вскоре меня перевели в одиночку, и дни потянулись бесконечной чередой. Наконец со мной захотел поговорить какой-то супер-следователь, и ранним утром меня повезли на допрос в полицейском автобусе. Я сжалась в комок страха и паники, и прозевала поворот судьбы. На крутом повороте автобус влетел в повозку с какими-то корзинами и перевернулся. Очнувшись на потолке перевернувшегося салона, я выползла через разбитое стекло наружу, сдирая в кровь колени. Обернувшись на мёртвого солдата из конвоя, заметила ключ, вывалившийся из его кармана. Схватив его, встала и на полусогнутых дрожащих ногах ушла с места аварии.

Ушла я тогда не далеко – свалилась в каком-то переулке. Очнулась в небольшом доме на окраине Туниса – меня подобрала пара пожилых стариков, вышедших ранним утром на рынок. Женщина была за то, чтобы сдать меня в полицию, дедок не торопился. Они оставили меня у себя. Треснувшие рёбра срослись, сотрясение мозга тоже как-то прошло, несколько недель, и я уже хожу по чисто выметенной комнате и выметаю её ещё чище. Но однажды со стариком пришёл мужчина. Бегло оглядев меня, он отсчитал старику деньги и забрал меня. Вырваться не получилось, и я оказалась в борделе.

Можно было бы детально описать ужас, который испытывает нормальная женщина, случайно оказавшаяся в подобном месте. Описать оргии, которые там устраивали для вип-клиентов, когда пускали одну женщину по кругу. Описать, как сажали на иглу непокорных бунтарок, и как они отдавались за дозу во время ломки. Описать, как избивали до потери сознания, но так, чтобы не оставлять внешних следов. Описать, как девчонки выторговывали друг у друга тональный крем, чтобы замазывать огромные кровоподтёки от засосов. Описать, как некоторые, как я, сразу, глотая страх и слёзы, соглашались на секс и риск поймать сифилис, чтобы хоть на время отдалить избиения и попробовать избежать наркозависимости. Но я не опишу.

До сих пор содрогаюсь, вспоминая ту чёрную страницу моей биографии. Никогда и никому о ней не расскажу. Слишком гадко на душе становится. Впрочем, там я забыла про душу, слишком гнусно истязали моё тело. Убить себя не давали. Продлился тот ад больше месяца, а потом опять счастливый случай – девушки подняли бунт, началась драка среди клиентов, охрана борделя была сметена разъярёнными бабами и наркоманами, и мне снова удалось сбежать и выбраться на окраину города, бредя, пригибаясь, по какому-то отвратительному вонючему арыку.

И вот тихая весенняя ночь, на небе звёзды, как алмазы, а я сижу на камне на диком пляже далеко за пределами города, мокрая и дрожащая, и жду, пока высохнет прополосканное в море отвратительно открытое платье – единственное, чем я могу прикрыть наготу. Одинокая белая женщина, шпионка без денег и документов в чужой исламской стране, без мужчины, без связи.

Тут я встала и прошлась голой по кромке пляжа, загребая пальцами ног мокрый ледяной песок. И страшно, и холодно, и есть уже хочется. И сейчас я должна решить – жить мне дальше и бороться, или войти в тёмную холодную воду тунисского залива и прекратить невыносимые мучения. Я вспомнила маму и дедушку. Им поди сообщили, что я пропала без вести или вообще погибла, а у дедушки сердце, у бабушки – давление, а мама просто этого не переживёт. А значит, я должна выжить. Вернулась к камню, стащила с ветки и натянула на себя сырое холодное платье. Мокрая тряпка села, как лягушачья кожа. Ничего, наплевать, лязгнула я зубами. Сейчас надо найти, чем согреться, – болеть не на что и некогда. Отныне я не буду дрожать и бояться. Я солгу, украду, даже убью, но выживу.