— Испугалась? — спрашиваю, а сам заключаю ее в кольцо рук.

Прижимаю к столешнице и по обе стороны ладони размещаю. Не сбежит, даже если очень захочет.

— Думаешь, можно уволиться и все забудется?

— Не понимаю… — сглатывает. — О чем ты…

— Не понимаешь, значит, — хмыкаю. — А если так?

Рывком усаживаю ее не столешницу и развожу стройные ноги в стороны, устраиваясь между ними. У Вересовой только рот получается открыть шокированно, но стоит ей мой похотливый взгляд, направленный на ее губы заметить, как она рот захлопывает. И вообще притихает. Если пытается сделать равнодушный вид — не выйдет. Я слышу ее дыхание и знаю, что сердцебиение у нее ускоренное. По бьющейся жилке на шее это замечаю. Ее волнует сложившаяся ситуация и, черт, если бы не комбинезон… я бы уже проверял ее готовность пальцами, но… остаются только ее губы и тело, упакованное по полной программе.

— Мы же будем видеться постоянно, Ева… не каждый день, но будем. Наши родители дружат. И однажды… — прочищаю горло от хрипа. — Однажды… сорвемся.

— Нет.

— Да. Я тебя хочу.

— Господи, прекрати сейчас же! — шипит, как змея. — Я тебя ненавижу.

— Ты меня хочешь!

— Нет!

Упрямая…

— У меня есть… предложение. Новый контракт, составленный лично мною. Я всю ночь работал, старался.

Смотрю ей в глаза. Хочу, чтобы она предельно ясно поняла, какой именно контракт я подразумеваю. И она понимает. По вспыхнувшему огнем взгляду вижу. И по звонкому шлепку по щеке понимаю, что все она расценила так, как мне нужно.

— Я ни за что его не подпишу!

Вот это мы еще посмотрим. У меня есть две недели, чтобы склонить Вересову к подписи, а там… остается лишь получить ее во временное пользование. К тому же, я уже на один пункт к подписи ближе. Деньги на счет клиники, в которую прямо сегодня будут оформлять бабушку, уже переведены. Договорился с отцом Евы еще вчера. Один-ноль в мою пользу, хоть он и не подозревает, что именно я собираюсь делать с его дочерью и как часто.

11. Глава 11

Я наивно полагала, что комбинезон спасет меня от Гадаева. Жаль, что он не помогает от насквозь промокших трусов и не пробуждает спящую принципиальность. Где это все? Пощечина была скорее лаской и вообще похоть не остудила. Иначе, почему руки Гадаева все еще на моих бедрах? Нужно что-то более действенное.

— Господин Гадаев! — перехожу на официальный тон. — Заявляю со всей серьезностью: если вы сейчас же не уберете свои руки и не отойдете, я напишу на вас заявление в полицию за домогательства! Возможно вы выкрутитесь, вы же гениальный юрист, но репутацию вам это подпортит!

Гад нехотя меня отпускает. Язык юридических терминов он определенно понимает лучше обычного, человеческого. Я спрыгиваю со стола и иду к двери обуваться. Нам вообще-то в офис надо. Он забыл, что ли?

Смотрю на сапоги и понимаю, что наклоняться за ними страшно. Гадаев где-то там, сзади и если я... Ох, он точно пристроится сзади. Вдавит в меня свой большой член, вопьется пальцами в бедра… Я только лишь представляю себе эту картину, а внутри что-то екает. Горячая волна бьет вниз живота и колени подгибаются. Мне срочно надо в душ! Какая, блин, работа в таком состоянии?

— Ева, не спеши. Я даю тебе сегодня отгул, — раздается за спиной бархатный баритон босса.

Это спасительное предложение я просто не в силах отвергнуть, но, все же обернувшись, уточняю:

— С чего такая щедрость? — голос, мой голос выдает меня с потрохами!

Приходится кхекать, как будто я поперхнулась. Иначе бы, чувствую, и наглухо застегнутый комбинезон не помог. Пусть Гадаев и не знает, как его снять, но этой информацией обладаю я. К собственному стыду, я теперь в себе не уверена.