Женщина зашлась смехом и поперхнулась; Даголо-младший только нахмурился.

– Я знаю, что Трефы тебя деньгами засыпают, но я уверен: их вожак верен только себе, а не нам… И уж точно не Кальвару.

– Боже, Карл! – Эрна фыркнула, протягивая руку за кувшином. – Говоришь так, будто мы при дворе кайзера в Верелиуме. Гёц – организатор игр, торгаш и контрабандист в пятом колене, ты от него хочешь… чего-чего? Верности до гроба?

– Вчера вечером он встречался с Мюнцером в «Боврисе». Тот пришёл прямо туда с разбитой харей и парой своих.

– Интересно, – произнёс барон уже с самым серьёзным видом. – О чём болтали?

– Несомненно, – ввернула женщина, – сговариваются, как оттяпать по шмату от твоего сладкого грушевого пирога. И схарчить в одно рыло.

Отец захохотал, запрокинув голову; даже рыжий мордоворот ухмыльнулся, но тут же очистил лицо, едва кинув взгляд на Карла.

Приятно сознавать, что умеешь состроить достаточно свирепую гримасу. Приятно было бы, если б эта вздорная швабра не вытерла о него палец только что. Выждав, пока старик успокоится и смахнёт весёлую слезу с щеки, младший Даголо сухо проговорил:

– На кой ляд им ещё встречаться? После того, как один другого уложил?

– Ну-у… Или же Гёц этого барана позвал, чтоб внушение сделать? – Барон глубоко вздохнул и хмыкнул, откидываясь на спинку кресла. – Тебя это беспокоило?

– Трефы за последний месяц наняли восемь новых солдат.

– Разумеется – я ведь поставил их на ипподром, им нужно поддерживать порядок.

– Альфи Ренер две недели назад сдристнул в Хафелен, к родне Шульца.

– Небось, будет клянчить скидку на сахар, пряности и масло для их младшего сынишки. Или гостинцы для шульцевой матушки повёз…

– Альфи возвращается сегодня вечером.

– И что?

– Надо его встретить и спросить.

– Срань Бёльсова, Карл! – заорал барон и шарахнул ладонью по столу.

Изукрашенный кубок подскочил на месте и выплеснул немного вина, но затем ловко опустился обратно на ножку. Отец знал цену деньгам и потому умел в припадке ярости молотить по столу так, чтобы ничего не упало и не побилось.

– Так и норовишь мне плешь проесть, прям как мать твоя, проводи Единый её душу! Хочешь, чтоб я вот так, на ровном месте сцапал Валета моего лучшего капитана и допросил его?!

– Нет, я сам всё сделаю…

– Нет, не сделаешь, мать твою!

Чувствуя, как кровь отходит от лица, Карл умолк и под столом сжал пальцы в кулак с такой силой, что ногти впились в кожу. Отец вспыхивал быстро и громко, как порох, и с этим ничего уж не поделаешь – остаётся только переждать. И в следующий раз сказать что-то более убедительное.

– Ну, – буркнул отец, обращаясь уже к Эрне, тихонько обгладывавшей до сих пор крылышко, – а ты что скажешь?

– Я-то? Думаешь, он меня в свои дела посвящает? – Женщина опустила глаза к кубку. – Веди он себя подозрительно, я бы заметила, но он же самый нормальный из твоих людей. Если какие заговоры и плетёт, тебе понадобится бригада цвергов, чтоб из его твёрдой башки что-то выколупать.

Даголо-старший вытер пальцы о пёстрый дублет, задумчиво почесал рябой нос, подкрутил усы. Вспышка угасла. Лицо его понемногу принимало нормальный смуглый цвет, глаза спокойно рассматривали птицу, так что сын решился снова заговорить – негромко, но твёрдо:

– Я не просто так воду баламучу, я прикидываю – и ты тоже прикинь. Такая жадная и расчётливая скотина – Королём себя величает, ничего себе! Его семья весь Хафелен под себя подмяла, и с имперским префектом у них давно всё схвачено. Не вечность же под тобой шестерить его сюда заслали? А кайзер спит и видит, как бы Кальвар обратно к рукам прибрать и пошерудить у нас в закромах, ты сам говорил. Если имперские крысы в наш город полезут, в чей подвал они первым делом заберутся, а?