– Куда направляешься, похититель девиц?

Конь, несмотря на свою смелость, остановился, и донья Беатрис и ее служанка резким толчком были сброшены на землю, при этом первая окончательно пришла в чувство от этого жуткого возгласа, а вторая почти лишилась чувств просто от страха. Дон Альваро, взревев от ярости, схватился за меч и, вонзив шпоры в коня, бросился на призрака, в котором с удивлением узнал настоятеля монастыря Карраседо.

– Не иначе как, – сурово произнес аббат, – сеньор де Бембибре превратился в ночного разбойника!

– Святой отец, – перебил его дон Альваро, – вы знаете, с каким уважением я отношусь к вам и к вашему святому облачению, но ради бога и во имя мира позвольте нам продолжить наш путь. Я не хочу запятнать свою душу кровью жреца Всевышнего.

– Горячий юноша, который не уважает даже святости дома господня, – ответил монах, – как ты мог подумать, что я не опасался твоих неразумных поступков и не попытался бы дать им отпор?

– И сделали вы это совершенно напрасно, – ответил дон Альваро, заскрежетав зубами, – какое право у вас есть на эту даму или на меня?

– Донья Беатрис, – ответил аббат спокойно, – находилась в доме, где я осуществляю законную власть, и вы забрали ее оттуда обманным путем. Что касается вас, то моя тонзура вам скажет больше, чем мои слова.

Тогда дон Альваро соскочил с коня, вложил меч в ножны и, попытавшись успокоиться, сказал ему:

– Вы же видите, святой отец, что все дороги к примирению и взаимному согласию закрыты. Никто больше чем вы не может судить о моих намерениях, поскольку несколько дней назад я открыл вам свою душу, как если бы говорил с вами на исповеди, так будьте же великодушны, защитите страдающих и помогите беглецам, не сворачивайте с пути добродетели и не разрушайте надежду двух душ, которые вновь соединило то же самое чувство, что зародилось в них до разлуки.

– Вы силой похитили благородную девушку из убежища, где она была под защитой, а это чудовищный поступок и в глазах Бога, и в глазах людей.

Тогда донья Беатрис вышла вперед и со своей обычной очаровательной скромностью мягко сказала:

– Нет, отец мой, я сама просила его о помощи, положившись на его храбрость, и сама бросилась в его объятья. И вот я здесь.

Потом она быстро, но при этом горячо и страстно пересказала события в комнате для приемов в монастыре, свое отчаяние, свои сомнения и тревоги и, вдохновленная этим рассказом, в заключение, в отчаянии схватившись за образок монаха, воскликнула:

– Святой отец, освободите меня от моего отца, освободите меня от этого несчастного, у которого я украла его покой, а более всего – освободите меня от меня самой, поскольку мой разум окружен мраком и моя душа сбилась с пути в бездне страданий, что меня окружают столько времени.

Все погрузились в глубокое молчание, пока аббат не прервал его своим тревожным хриплым голосом, хотя и дрожащим из-за невольной нежности, которую он испытывал:

– Дон Альваро, – сказал он, – донья Беатрис останется со мной, чтобы вернуться в свой монастырь, а вы вернетесь в Бембибре.

– Чтобы попытаться вырвать ее из моих рук, вы должны прежде отобрать мою жизнь. Позвольте нам ехать нашей дорогой и, если вы не хотите содействовать делу любви, не провоцируйте гнев тех, кто уважал вас даже в вашей несправедливости. Отойдите, говорю я вам, или клянусь, я снесу все на своем пути, включая само святейшество вашей персоны.

– Несчастный! – ответил старик. – Твоя душа ослеплена безумным обожанием этого создания. Срази меня, и моя кровь будет преследовать тебя, взывая к отмщению, как кровь Авеля.

Дон Альваро, вне себя от гнева, приблизился, чтобы вырвать донью Беатрис из рук аббата, готовый, если понадобится, прибегнуть к насилию, но тут она вмешалась и спокойно произнесла: