Он ведь тоже не называл меня по имени. Ни одного долбаного раза! Малышкой, деткой, девочкой, даже красавицей. Но ни разу по имени.

И как я сразу не поняла почему?..

– Я пойду, а ты ешь, – произношу подавленно и поднимаюсь из-за стола. Аппетит пропал окончательно. – Увидимся после дневного сна за полдником.

В своей белоснежной келье ложусь на узкую постель и складываю руки на груди. Тупо смотрю в потолок, словно мечтая найти там хоть какую-то подсказку к моему прошлому. Хочу помечтать, что стану делать потом, когда окажусь за стенами «Лазурита». Но не позволяю себе подобную прихоть. Мечтать надо об осуществимом, о том, что может стать возможным, приложи ты усилия. А пустые фантазии лишь сильнее ранят, ведь, очнувшись, ты поймешь, что ничего изменить не в силах. Чем больше напридумываешь, тем больнее будет понять, что это только мечты.

– Сто седьмая!.. – кто-то зовет глухим басом.

Кручу головой по сторонам, пытаясь определить источник звука. Но он будто бы раздается отовсюду.

– Сто седьмая!.. – звук повторяется вновь.

Вскакиваю и мечусь по комнате. Прикладываю ухо к стенам, к полу, присматриваюсь к потолку. И вот тихий скрежет раздается за бутафорским окном. Ногтями пытаюсь содрать голографическое покрытие, подцепить край и отодвинуть в сторону.

– Отойди! – слышится приказ.

Едва успеваю отпрыгнуть, как по экрану, что транслировал покрытые снежными шапками горы, бежит рябь. И вот он становится прозрачным, являя убогую картину реальности.

Из моего окна отчетливо виден запретный город. «Лазурит» стоит на внушительном возвышении над остальными зданиями. А внизу, в горах мусора, в полуразрушенных и возведённых заново зданиях, под навесами и на захламленных улицах копошатся люди. Как муравьи они суетятся, придавая своим заученным телодвижениям весьма и весьма важный характер. Никто из них, кажется, не понимает, что роется в грязи и никогда ничего не увидит, кроме этой самой грязи.

Отчетливо просматривается Стена, отделяющая мир настоящих людей от тех, кто не достоин быть им равными. Крепкая преграда, словно в насмешку, отливает всеми цветами радуги. Периодически по стене пробегают разноцветные всполохи. Завораживающее зрелище!

Если не знать, что прикасаться к стене сродни самоубийству. Стоит дотронуться, и вот ты уже и не человек, и даже не мутант, а всего лишь груда пепла, которую в считаные секунды развеет по запретному городу ветер.

Слышала, от безысходности, многие специально тянулись к стене. Кто-то пытался найти выход, а кто-то избавиться от опостылевшей жизни. Результат в обоих случаях был одинаков.

– Сто шестая! – голос раздается откуда-то сверху. – Чертов механизм заклинило, давненько не проветривали этот номер. Держись!

Сверху свешивается веревка, и, не сдержавшись, я радостно взвизгиваю.

– Секунду! – выкрикиваю, высунувшись из окна.

Мчусь к постели и, свернув одеяло и всю одежду, что имелась в шкафу, запихиваю под покрывало. Пытаюсь придать бесформенной куче вид спящего человека. И, только покончив с этим, спешу к окну. Хватаюсь за веревку и с ловкостью обезьяны карабкаюсь наверх. Так, будто уже делала это, и не единожды.

Смотрю вниз, но голова не кружится, напротив, адреналин плавится в крови, подбадривая и даря несказанную радость. Порыв ветра раскачивает веревку, но мне не страшно. Я подставляю горячему, пропитанному едкими парами воздуху лицо, вдыхаю его горечь.

О, этот горько-сладкий вкус свободы!

Преодолев три этажа, добираюсь до крыши. Хватаюсь за протянутую мужскую руку, поросшую едко-рыжими волосами. Сначала мне кажется, будто это золотисто-алый диск солнца творит чудеса. Но нет, волосы цвета ржавчины и шестипалые руки принадлежат мутанту.