Наутро дом, где ночевал Суворов окружила огромная толпа народа. Всем хотелось хоть одним глазком взглянуть на чудо-богатыря, который разит любого супостата и не знает поражений.

Генералиссимус вышел на крыльцо в парадной форме русского фельдмаршала. Мундир генералиссимуса еще не придумали. Он только разрабатывался в Санкт-Петербурге по личному распоряжению императора.

Оглядев публику, Суворов улыбнулся и громко выкрикнул:

– Ну что, посмотрели на Суворова? Небось думали: косая сажень росту, да сажень в плечах? Ан нет! Мелок и щупл Суворов оказался. Только ведь не в росте и в плечах дело! Не этим силен человек, а духом своим. Кто духом сильней, за тем и победа! Потому и не могут одолеть нас супостаты. Не Суворов их бьет, а русский дух…

В это время Александр Васильевич заметил, как сквозь толпу к крыльцу прорывается фельдъегерь. Наконец, он вырвался из окружения людских тел и замер в ожидании. Он ждал, когда командующий закончит свою речь.

– Давайте, депешу, – обратился к нему Суворов.

Александр Васильевич надеялся увидеть в письме очередное изъявление благосклонности императора. Его и перед толпой зачитать можно.

Он развернул письмо. Как и все письма императора оно было кратким:

«Князь, Я отправил вам самое дорогое, что у Меня есть, своего сына, дабы к военным наукам вы его приспособили. А кого вы Мне вернули? Вольнодумца! Забывшего почтение к родителям».

Цесаревич Константин нравился Суворову. Да, поначалу он превысил свои полномочия, что стало причиной гибели многих солдат у реки По. Но после воспитательной беседы, он все понял и больше хлопот не доставлял. Напротив, он отлично справлялся с поручениями командующего. Он вместе со всеми стойко переносил тяготы Альпийского похода. Он ни разу не пожаловался. Таким сыном любой отец мог только гордиться. Чем же он прогневил Павла Петровича? Надо ехать спасать цесаревича.

Александр Васильевич приказал Прохору запрягать лошадей. Слуга вышел, но тотчас вернулся.

– Еще фельдъегерь из Петербурга, ваше сиятельство, – растерянно доложил он.

– Зови.

На этот раз Павел превзошел в краткости самого себя. В его письме было лишь три строчки:

«Во всех, вверенных Вам частях сделано упущение, даже и обыкновенный шаг нимало не сходен с предписанным уставом».

Ладно хоть «Вам» выделил заглавными буквами, в отличие от предыдущего письма. Зато теперь становилось понятно, чем цесаревич разозлил своего отца. Скорее всего, он выразил мнение всей суворовской армии о губительности увлечения императора муштрой на плацу. Что ж, честь и хвала цесаревичу. Но в таком разе заступничество Суворова ему только повредит. Так что же, поворачивать назад? Не было такого в привычке генералиссимуса. Только вперед. Но без спешки и суеты. Надо дать время императору остыть. Когда он в гневе, говорить с ним бесполезно. В гневе он ни то что собеседника, себя не слышит.

Следуя выбранной тактике, Суворов на целую неделю задержался в Вильно. Губернатор предоставил Александру Васильевичу свой дом, где высокий гость мог устраивать приемы и балы. Балы Суворов не устраивал, а вот приемы, больше похожие на посиделки, проходили в доме губернатора каждый вечер.

Разговоры велись на разные темы, но тему реформы армии Александр Васильевич оставить не мог. Он знал, что императору докладывают о каждом произнесенном им слове и вел с Павлом, как бы, заочную беседу. Нет, генералиссимус не критиковал императора, наоборот, он отмечал возросшую дисциплину в войсках, но для побед этого мало. Не страх перед наказанием, а боевой дух толкает солдата на подвиг, не механические действия, предписанные Уставом, а быстрота, смекалка и инициатива дают шанс солдату выжить в самом смертельном бою. Суворов приводил множество примеров, подтверждающих эти, казалось бы, простые истины.