Шаса развернул пони и погнал его обратно. Когда он проносился мимо Джока Мёрфи, тот бросил другой мяч, справа. Шаса промахнулся, и мяч запрыгал по земле.

– Стыдно, мастер Шаса! – крикнул Джок. – Опять вы за свое! Держите клюшку правильно!

Джок Мёрфи был одной из находок Сантэн. Это был коренастый, мускулистый мужчина с короткой шеей и абсолютно лысой головой. Кем только он не был в прошлом – военным моряком, профессиональным боксером, опиумным курьером, начальником охраны какого-то индийского махараджи, тренером лошадей на скачках, вышибалой в игорном доме в Мэйфере, а теперь тренировал Шасу. Он отлично обращался с винтовкой, дробовиком и пистолетами, умел играть в поло, обыгрывал всех в бильярд. Он убил одного человека на ринге, участвовал в скачках «Гранд нэшнл», а теперь учил всему Шасу, как родного сына.

Примерно раз в три месяца он принимался за виски и превращался в воплощение дьявола. Тогда Сантэн отправляла кого-нибудь в полицейский участок, чтобы возместить причиненный им ущерб и внести залог за Джока. Он потом стоял перед ее столом, прижимая к груди шляпу-дерби, дрожащий и страдающий от похмелья, и смиренно просил прощения:

– Больше такого не повторится, миссус. Я не знаю, что это на меня нашло. Дайте мне еще один шанс, миссус, я вас не подведу.

Знать его слабости было полезно: это был некий сдерживающий поводок и в то же время рычаг, заставляющий Джока двигаться.

В Виндхуке работы для них не нашлось. Когда они туда добрались с побережья, то пешком, то прося подвезти их на грузовиках и фургонах, они устроились в лагере безработных рядом с железной дорогой на окраине города.

По молчаливому соглашению примерно сотне безработных и бродяг было позволено разбить лагерь и поселиться там вместе с семьями, но местная полиция настороженно присматривала за ними. Хижины были сооружены из просмоленного картона и старых листов ржавого железа или из соломы, и перед каждой из них сидели на корточках группы унылых мужчин и женщин. Лишь дети, запыленные и тощие, обожженные солнцем, шумели и вели себя почти вызывающе буйно. В лагере пахло древесным дымом и неглубокими выгребными ямами.

Кто-то установил щит с грубо намалеванными словами, повернув его к железнодорожной линии: «ВААЛ ХАРТС? К ЧЕРТУ!» Каждого, кто обращался за пособием по безработице, правительственный департамент занятости и труда немедленно отправлял на работы по строительству большой сети ирригационных сооружений в долине между реками Вааль и Хартс за два шиллинга в день. Слухи об условиях жизни в тамошних трудовых лагерях просачивались обратно, и в Трансваале уже случались беспорядки, когда полиция пыталась насильно увозить туда людей.

Все лучшие места в лагере оказались уже заняты, так что они устроились под небольшим деревцем верблюжьей колючки и развесили на ветвях обрывки брезента для тени. Темный Хендрик сидел на корточках у костра, медленно всыпая горсти маиса в почерневший походный котелок с кипящей водой. Он поднял голову, когда Лотар вернулся после очередного безуспешного поиска работы в городе. Когда Лотар отрицательно качнул головой, Хендрик вернулся к каше.

– А где Манфред?

Хендрик кивком указал на хижину неподалеку. С десяток или около того оборванцев сидели там кругом, зачарованно слушая высокого бородатого рассказчика. У него было напряженное выражение лица и сверкающие темные глаза фанатика.

– Мэл Уиллем, – пробормотал Хендрик. – Безумный Уильям.

Лотар хмыкнул, взглядом ища Манфреда, но быстро увидел сияющие светлые волосы сына среди остальных.

Довольный тем, что мальчику ничего не грозит, Лотар достал из нагрудного кармана трубку, продул ее, а потом набил магалисбергской махоркой. Трубка воняла, черный табак был дурно пахнущим и грубым, зато дешевым. Лотар тосковал по сигаре, раскуривая трубку горящей веточкой из костра. Да, этот табак был отвратительным, но Лотар почти мгновенно ощутил его успокоительное действие; он бросил кисет Хендрику и отклонился назад, прислоняясь к стволу тёрна.