На этот раз перспектива его ужасала. Быть сраженным матерью своего собственного ребенка, женщиной, которую он любил – и, да простит его Господь, которую продолжал любить вопреки разуму. Он чувствовал истощение духа и тела. Ему было уже сорок шесть; он больше не имел огромного запаса энергии, свойственного молодому человеку. Ему показалось, что он заметил, как слегка смягчился ее взгляд, словно ее тронула его мольба и она заколебалась.

– Дай мне неделю – всего одну неделю, Сантэн, это все, о чем я прошу, – униженно произнес он, и тут же ему стало ясно, что он неверно ее понял.

Выражение ее лица не изменилось, но по глазам Сантэн он догадался: то, что он принял за сострадание, было отблеском глубокого удовлетворения. Она добилась того, чего желала много лет.

– Я говорила тебе, чтобы ты никогда не называл меня по имени, – сказала она. – Я говорила тебе это, когда узнала, что ты убил двух человек, которых я любила так искренне, как никогда никого не любила. Я снова тебе это повторяю.

– Неделя. Всего одна неделя.

– Я уже дала тебе два года.

Теперь она повернулась к окну, не в силах больше игнорировать звуки грубых голосов, как будто где-то там шел кровавый бой быков.

– Одна неделя только увеличит твой долг и принесет мне больше потерь. – Она покачала головой.

Лотар тоже устремил взгляд в окно, и тут ее голос зазвучал резче:

– Что там происходит на причале?

Она оперлась ладонями о подоконник и всмотрелась в даль.

Лотар подошел к ней. На причале столпилось множество людей, и с завода туда спешили бездельничающие рабочие.

– Шаса! – вдруг воскликнула Сантэн, охваченная взрывом материнской интуиции. – Где Шаса?

Лотар с легкостью перепрыгнул через подоконник и помчался к причалу, затем растолкал толпу вопящих мужчин – как раз в тот момент, когда два мальчика раскачивались на краю причала.

– Манфред! – взревел он. – Прекрати! Отпусти его!

Его сын и Шаса сцепились намертво, Манфред зажал голову противника и наносил по ней удары сверху вниз. Лотар услышал, как кулак треснул по черепу Шасы.

– Дурак!

Лотар бросился к ним. Они не слышали его голоса за шумом толпы, и Лотар всерьез испугался за мальчика, понимая, какой будет реакция Сантэн, окажись он ранен.

– Отпусти его!

Но прежде чем он успел добраться до бешено дерущейся парочки, мальчики свалились с края причала.

– Ох, боже мой…

Он слышал, как они ударились о палубу траулера внизу, а к тому времени, когда он добежал до того места и посмотрел вниз, они наполовину скрылись в грудах блестящих сардин.

Лотар постарался добраться до приставной лестницы, но там толпились цветные рыбаки, не желавшие пропустить ни единого момента схватки. Он лупил их кулаками, расчищая себе дорогу, отпихивал людей в стороны, а потом наконец очутился на палубе траулера.

Манфред лежал на другом мальчике, удерживая его голову и плечи под массой сардин. Его лицо, искаженное от ярости, покрывали синяки. Он выкрикивал бессвязные угрозы сквозь окровавленные и распухшие губы, а Шаса уже не сопротивлялся. Он наполовину исчез под рыбой, но его туловище и ноги слегка дергались в спонтанных нервных судорогах, как у человека, получившего пулю в голову.

Лотар схватил сына за плечи и попытался оттащить прочь. Это оказалось все равно что стараться разделить пару взбесившихся мастифов, и ему пришлось приложить все свои силы. Он поднял Манфреда и швырнул его к рулевой рубке с такой силой, что разом выбил из него всю воинственность, а потом схватил Шасу за ноги и выдернул из груды мертвых серебристых сардин. Тот выскользнул на поверхность, мокрый и покрытый чешуей. Его глаза были открыты, но закатились, открыв одни белки.