Тяжело, неровно дыша, я смотрела на него, прямо в его серебристо-ледяные глаза.  На виске его выступила вена, чёрные волосы подчёркивали твёрдые и жёсткие черты волевого лица.

— Я журналист, — в который раз рядом с ним разумное оставляло меня. — Не кукла, которую ты можешь наряжать, а…

— Ты ничтожная писака, которой крупно повезло, — буквально заткнул он меня, немного склонившись. Его дыхание коснулось моего лица. — Одно моё слово, и я сотру тебя в порошок. Одно моё слово.

— Боюсь, что мы с тобой оба зашли уже слишком далеко, — не отводя взгляда. — Одно моё слово, и твоё существование перестанет быть неприступной тайной.

Его губы дрогнули, пальцы в волосах, немного ослабевшие, сжались и в ту же секунду исчезли. Нет, не исчезли… Теперь он поглаживал меня с опасной небрежностью, мягкостью.

— Ты никто, — заговорил он вкрадчиво. — Но можешь получить всё, Марин. Это зависит от меня. Только от меня, — неожиданно он оттолкнул меня.

Потерявшая равновесие, не в силах справиться с его силой, я сделала несколько шагов, налетела на манекены. Закачавшись, несколько из них повалилось, поднимая грохот сродни той самой буре, что бушевала внутри него.

— Я — всё, — надвигаясь, прорычал он. — Ты…

— Ты мог бы быть всем! — выкрикнула я почти истерично. Опять грохот… рядом со мной взметнулся в воздух розоватый шифон. — Ты мог бы быть всем! — отступала от него, теряя всякую надежду прорваться к двери. — Если бы ты показал то, что в этой комнате…

— То, что в этой комнате, в этой комнате и останется! — схватившись за стойку, он с каким-то бешенством швырнул её об стену. Грохот, валящиеся на пол плечики с блузами, платьями…

— Ты сотворил шедевр! — я тоже потеряла контроль. — Шедевр, Виктор Марчелло! Потрясающую коллекцию! И что?! Боишься, что она не будет оценена?! Что?!

— Ничего! — рявкнул и опять схватил меня.

На миг я уловила в его взгляде что-то похожее на пронизанную раздражением безысходность, и это до такой степени напугало меня, сбило с толку, что, оказавшись прижатой к нему вплотную, едва ли могла испугаться сильнее.

Схватилась за него, похожая на тряпичную марионетку в руках кукловода, и обмерла. Безысходности больше не было — всё то же неистовство, одержимость и ярость. Только теперь… Теперь был ещё огонь. Пламя цыганских костров, рвущееся в ночь яркими алыми языками.

Губы… Я посмотрела на его рот, потом в глаза. Он был не только раздражён и зол, но и хотел меня. Бугор ширинки выпирал достаточно красноречиво, чтобы я могла ощутить это. Неотвратимость…

— Ты гений, — немного сипло, понятия не имея, что ждёт меня дальше. Он уже не раз видел меня почти обнажённой, но сейчас… Я шла по тонкой грани уже не одна — мы делали это вместе. — Все и так знают это. Все. В том числе и ты сам. Только то, что ты показывал до сих пор… — махнула рукой на разбросанные вещи, — это всё было только тенью тебя самого. Вот ты настоящий, Вик. Не знаю… — нервный выдох вместе с ощущением, как его пальцы сжимаются крепче. — Я не знаю, по какой причине ты скрываешь всё это, но обязательно узнаю это. Клянусь. С твоей помощью или нет.

— Это тебя не касается, — и опять, всего на какую-то неуловимую долю секунды он показался мне зверем, которого загнали в клетку. Всего мгновение, после же он стал прежним — не Богом и даже не дьяволом. Разрушительной стихией. Ураганом, в центре которого находилась сейчас я — маленький мотылёк, неосторожно опаливший крылья у огня цыганского костра.

— Теперь моё, — вскинула голову.

Искривив губы в мрачном, презрительном оскале, он схватил меня за подбородок. Сдавил двумя пальцами до боли. Челюсти его были сжаты, по скулам ходили желваки.