Оттуда в 1937-м, едва успев до безжалостного закручивания гаек (читай: лагерных сроков) во время большого террора, вышел из заключения – профессиональным актером.

Со знаменитой пометкой в паспорте «минус сто», означавшей запрет на проживание в крупных городах, конечно, о работе в Киевском театре (под Киевом, в Ирпене, жили родители) нечего было и думать. Вацлав Дворжецкий подался в местечко Белая Церковь неподалеку от Киева, однако отдел местного НКВД сразу дал понять главному режиссеру театра, что этого артиста брать нежелательно. Что делать? Жить с родителями невозможно: по стране начинаются чистки, освобожденный из лагеря, да еще и без прописки, автоматически попадает под подозрение, в семейную квартиру в Ирпене регулярно наведываются «из милиции». Дворжецкий, устроившийся было работать слесарем в мастерскую, бросает всё и перебирается в Харьков к сестре. Там, кажется, удача успевает ему улыбнуться: в местном рабоче-колхозном театре требуются артисты, Вацлав, с ходу согласившийся на любые гастроли и на любую зарплату, неприхотливый, работоспособный, красивый, талантливый, приходится в РКТ № 4 вполне ко двору. Жаль – ненадолго… Ровно через месяц начальника управления культуры, который пригласил Дворжецкого на работу, арестовали и молодому актеру снова пришлось уезжать, то есть – бежать.

Уехал. Перебрался в ближнее Подмосковье – теперь к двоюродной сестре, на станцию «Заветы Ильича». В «Заветах…» – всё заново: «Подрабатывал на дачах. Крыши, заборы ремонтировал, дрова пилил…» Непролазная грязь, заплеванные электрички, отсутствие поблизости каких-либо, хоть рабоче-крестьянских, театров оптимизма не добавляли, однако на дачных сезонных работах (после революции участки в этом районе распределялись в основном по старым большевикам) удавалось заработать немного денег. Видимо, выжав, что было возможно, из этого заработка и опасаясь оставаться дольше, чтобы не подставить сестру (женщину очевидно бесстрашную, раз у нее хватило духу приютить у себя в доме брата – «советского каторжника»; впрочем, что-что, а бесстрашие у Дворжецких было в крови), Вацлав вновь уезжает – на этот раз туда, где никогда не был, а именно – к северу от Кремлевской стены.

От тридцать девятого в нашем случае, но все равно – всё те же лютые предвоенные годы, когда самое страшное ждет впереди.

…Итак, отец – бывший политзаключенный, выпущенный на волю с пометкой в паспорте «минус сто» и не имеющий права жить в больших городах, а значит, естественно, – играть в столичных театрах. Мать – Таисия Владимировна Власенко, по сценическому псевдониму – Рэй, выпускница Ленинградского хореографического училища А. Я. Вагановой 1935 года, балерина и хореограф. После Вагановского училища то ли по распределению, то ли по каким-то иным причинам уехала в Омск. Ее сопровождала мать, в Ленинграде осталась ее сестра, тоже связанная если не с балетом, то с танцевальным искусством: в 1970-е годы Владислав Дворжецкий будет советовать своей подруге, партнерше по съемкам в «Беге» Татьяне Ткач, записаться к его тетке на танцевальную гимнастику для беременных. «Стройная, красивая, серые глаза, короткая стрижка, голос с хрипотцой», – влюбленно рассказывали о Таисии Владимировне ученицы из местного Дома пионеров.

Они познакомились зимой на излете 1937 года, когда Вацлав Дворжецкий приехал в Омск в осеннем пальто и без денег. Позже он вспоминал, что, отчаявшись устроиться на работу в Центральной России, просто ткнул пальцем в географическую карту СССР, «стараясь метить повыше и поправее», – так и оказался в Сибири. Сразу по приезде в привокзальной забегаловке случайно столкнулся с бухгалтером Дома колхозника. Тот пригласил приезжего за свой столик и заодно рассказал, что новому омскому Театру юного зрителя (открывшемуся 15 мая 1937-го и с тех пор испытывавшему острую нужду в подготовленных кадрах) требуются профессиональные артисты.