[3]
Ну, пусть не полгода, но два месяца – в ноябре и декабре 1962 года. – Высоцкий действительно брал уроки конного спорта.
«Поначалу мы больше тренировались, чем репетировали, – вспоминал В. Трещалов. – Я месяц ходил в ЦСКА на каток тренироваться с командой, а Высоцкий тренировался на ипподроме». [2]
Поэт и переводчик Давид Маркиш рассказывал мне: «Я учил его ездить на лошади. Он должен был сниматься в каком-то фильме, где должен был скакать на коне. Володя мне позвонил, и мы договорились встретиться на ипподроме. Было, помню, письмо с “Мосфильма”, нам дали лошадей, и мы там ездили. Но я ездил по-горски, по-памирски, а он должен был играть жокея, это совсем разные вещи. Тогда он первый раз сел в седло. Володя был очень спортивный парень. Тот, кто дал нам лошадей, сказал: “Смотри, какой парень! Первый раз сел на лошадь – и так здорово получается!”» [4]
Впрочем, «здорово» получалось не только это… Вспоминает исполнитель роли Кукушкина Михаил Пуговкин: «Вот как вышло. Они нахулиганили где-то. А утром съёмка на студии Горького. Снимали “Штрафной удар”. Веня Дорман снимал. Веня звонит мне с утра домой: “Миня, надо выручать шайку. Ну, они же вчера нахулиганили, подрались!” Я поехал в милицию, у меня уже был какой-то авторитет… И их отпускали из кутузки до пяти вечера. Потом обратно. Пять дней они там отсидели. Потом вышли, благодарили: “Дядя Миша, спасибо!”» [5] «Нет-нет, – уточнил в беседе со мной художник-постановщик картины Марк Гуревич, – это не все, а один Пушкарёв. Ни Володи Высоцкого, ни Трещалова там не было, они в милицию не попадали». [6]
Игорь Пушкарёв:
«Второго января 1963 года мы уже садились в поезд Москва – Алма-Ата. Вечереет. Садимся, естественно, пить, закусывать. Разговоры. Я вспоминаю:
– А теперь моё давайте на стол.
– А где твоё-то?
– В чемоданчике.
А чемодана-то нету…
Ехали трое суток, – естественно, на следующий день все припасы кончились. А ехать-то ещё много. И вот тогда Володя берёт гитару, я – какую-то шапку, и мы на полном серьёзе идём в соседний вагон, оглушаем всех таким образом:
Песню я пел до конца. И нам подавали кто деньги, кто колбаску в шапку, кто – хлебушка. Мы это сносим на полном серьёзе к себе. Вот из таких мелочей складывалась жизнь». [7]
Съёмки фильма проходили в Алма-Ате, на Медео и Чимбулаке. Сцен с участием Высоцкого в картине немного, так что прохладное его отношение к фильму, в общем, вполне объяснимо.
Слева направо: Лилиана Алешникова, Игорь Пушкарёв, Владимир Гудков, Владимир Высоцкий. Казахстан, Медео
«Люсёнок! Солнышко! Здесь ужасно скучно, – жалуется он в письме к жене. – Я скоро буду грызть занавески. Вчера (9 января. – М. Ц.) была первая съёмка. С восьми утра и до 6 вечера были на морозе. Если бы ты видела меня! Мне сделали грим после того, как я падал с лошади. Рука в гипсе, голова перевязана и кровоподтёки. Почти все думали, что меня избили (гримёр хороший)». [8]
Надо сказать, что это была единственная сцена с участием Высоцкого, снятая в Казахстане, которая вошла в фильм. В другом письме Л. Абрамовой Высоцкий сообщал, что он ещё должен съезжать с горы на лыжах, чего ему жутко не хочется, но зато хочется режиссёру. В фильме этой сцены нет.
Самый большой эпизод с участием Высоцкого снимался, очевидно, на Московском ипподроме.
«Я делал впервые сам довольно сложные трюки, а именно: когда лошадь шла на препятствие, я делал сальто назад – должен был попасть в седло другой лошади. Но это, конечно, невозможно было сделать – это только в страшном сне может быть и в кинематографе. Поэтому это уж как-то там монтировали, а вот выпрыгивание с лошади назад – это я выполнял сам. Я незаметно убирал ноги из стремян и, отталкиваясь от седла, делал сальто назад – там внизу уже ловили. Трюк очень опасный, потому что лошадь может ударить ногами».