Сознание постепенно возвращалось, память – не спешила. Глаза привыкали к темноте. Стало ясно, откуда доносился храп – с печи. Кто-то, тяжело и грузно сопя, спал там. Рядом с кроватью стоял стул, на нём валялась одежда – Вадим сделал к ней два нетвёрдых шага. Да, она, его собственная.

– Ну ладно хоть вещи здесь, – буркнул он вслух.

Собственный голос звучал странно. Хриплый, осевший, ржавый. Он негромко прокашлялся, очищая от незримого кома сухую гортань. Гортань не очистилась, зато сухость её стала настолько вдруг явной, что сделалось просто невыносимо. Он облизал непослушным языком внутренности рта и губы, но стало только хуже – иссохшее чрево не увлажнилось, а лишь болезненно засвербело.

Влага всё же выделилась минутой позже, но оказалась густой и тяжёлой. Вадим уселся на стул – получилось это громко и скрипуче. Он замер. Произведённый им шум не остался не замеченным: печной обладатель храпа заворочался, кашлянул пару раз и задышал ещё тяжелее прежнего. Кроме этого донеслись звуки из соседней комнаты. Это был скрип металлической кровати, а ещё чьё-то сонное бормотание. Вадим опустил голову в ладони.

– Чёрт возьми, чёрт возьми, – шептал он, – я же не хотел больше. Я же зарок давал, я же знаю, что от этого хуже. Что же было? Почему ничего не помню, я же помнил раньше.

– Вадим! – донеслось вдруг с печи. – Это ты бормочешь?

– Кто там? – поднял голову Вадим.

– Не узнаёшь? – усмехнулся голос.

– Я где вообще нахожусь?

Голос хрипло хохотнул.

– А ты подумай!

– Я не могу думать, у меня голова раскалывается.

– Голова? Это плохо. У меня вот голова редко раскалывается. Обычно без головы всё проходит. Зато блевать тянет.

– Иван! – сдавленно крикнул Вадим. – Ты что ль это?

Голос засмеялся.

– А кто ещё!

– Что я у тебя делаю?

– Ночуешь, что ты делаешь…

– А почему я у тебя ночую?

– Потому что домой не смог уйти.

– Чёрт, – держался за голову Вадим, – как же мне плохо!

Пелена облаков сгустилась в это время. Расплывчатый свет луны не виднелся больше. Пространство за окнами было черно и уныло.

– У тебя где здесь попить можно? – спросил Вадим.

– У печки ведро стоит с водой. Только аккуратнее, не шуми, а то Надьку с детьми разбудишь. Она вчера и так на нас неласково смотрела.

Вадим поднялся со стула и побрёл к ведру. Шёл, вытянув руки. Каждый шаг давался с трудом. Ведро он нашёл быстро, но рядом не оказалось ничего, чем бы можно было зачерпнуть воду. Он попытался отпить прямо из ведра, но поднять его сил не хватило.

– Иван, кружки никакой нет?

– На столе поищи. Или в шкафчике – створку открой.

Вадим открыл дверцу подвесного шкафа, кончиками пальцев нащупал стакан. Зачерпнул им из ведра и махом выпил. Зачерпнул ещё раз и пил уже медленне, короткими, но яростными глотками.

Той же нетвёрдой походкой он вернулся к кровати.

– Ты зачем меня напоил?

– Хе, – хмыкнул Иван, – напоил его! Тебя и уговаривать не пришлось.

– Этого не может быть. Я не мог так просто напиться.

– Ну, отказывался поначалу. А потом, бутылку раздавили когда, сам к Машке побежал.

– Я к Машке бегал?

– Угу. Два пузыря взял. Один недопили немного. Похмелись, легче станет.

– О, горе мне, горе....

– Похмелись. Легче будет, говорю тебе.

– Не, не буду. Я ссать хочу, как тут пройти?

– Как везде. Иди на двор, там найдешь. На мосту только осторожней, не свались.

Подперев плечом тяжёлую дубовую дверь, Вадим с трудом открыл её и зашагал по тёмным сдавленным пустотам на задний двор. Там было тепло. Свинья, спавшая в своём закутке, проснулась от звука шагов и нервно, но негромко захрюкала, забиваясь в угол. Печальная бурёнка задумчиво жевала клок сена. Вадим закрыл за собой дверцу нужника, прикинул, где должно находится отверстие, и пустил в него струю. Попадание было верным.