Обернулся. Древняя старуха, выглядывая в окно, скалилась уцелевшими обрубками зубов.

– Не, – покачал он головой, – не пойдет.

– Вброд, вброд давай, – снова заверещала старуха.

– Я по вашему накату переберусь, а? – крикнул ей Вадим. – Ладно?

Старуха молчала, потом поняла, что обращаются к ней, выставила ухо в окно и переспросила:

– Чего?

– По накату вашему переберусь, ладно?! – повысил он голос. – По стене прям, по брёвнам!

– Вброд, вброд, – замахала рукой старуха.

Вадим огляделся.

– А, ну тебя, – буркнул себе под нос и зашагал к стене. Встал ногами на выступ фундамента, уцепился руками за наличники и перебрался на другую сторону лужи.

– Ой, не сломай только, не сломай! – верещала бабушка. – Дом-то старый ведь.

Вадим на неё внимания не обращал.

– Коль! – заорала она ему вслед. – А Коль! Ты не в магазин ли?

Он обернулся

– В магазин.

– Купи мне хлебушка. Я тебе и денежку дам.

Пришлось возвращаться назад. Старуха исчезла на какое-то время, потом возникла в проёме окна опять с грязной, помятой бумажкой. Чтобы взять её, Вадим снова взобрался на выступ.

– Сколько? – спросил он.

– А?

– Хлеба покупать сколько? Буханку?

– Две буханочки, две. Мироновой скажи, бабе Саше.

– Ладно, – кивнул Вадим.

Зашагал, но бабушка снова подала голос.

– Коленька!

Остановился.

– Ты ведь Коленька? Коленька?

– Да, – кивнул он – Коленька.

Магазин располагался метрах в шестисот от дома – в обычный день дорога до него занимала пять минут. Но дни сейчас стояли необычные, обильно дождливые, потому шёл он туда минут двадцать. Каждый шаг давался с трудом. Жижа обволакивала сапоги, они съезжали с ног и никак не хотели вытаскиваться.

Всю дорогу он вглядывался в здание магазина, пытаясь определить, не закрыт ли он. Так бывало часто: магазин, которому положено было работать с восьми утра до пяти вечера, работал лишь часа два от силы. Продавщица – здоровенная рыжая баба по имени Валентина – открывала его, когда хотела. Случалось, что не открывала вовсе. Никто её за это не осуждал. Оставшаяся в живых кучка жителей в продуктах питания особо не нуждалась. Рискну предположить, что не нуждалась вовсе, а лишь делала вид. Более того, за те утренние часы, что магазин бывал открыт, жители эти успевали посетить его по несколько раз. Встретившись здесь, старики и старухи бестолковыми разговорами поддерживали в себе иллюзию существования. Иллюзию продолжения жизни. Это и вправду иллюзия. Жизнь давным-давно остановилась, существования нет как такового. Оно было когда-то, наверняка было – поверим на слово тем говорунам, что, горячась, рассказывают нам о славных деяниях прошлого. Вы как хотите, но я им верю – мне нравится их слушать. Они так непосредственны, так занятны – даже если всё то, о чём они вещают, неправда, я не в обиде на них. Они хорошие, они вносят разнообразие в обыденность. Они, а ещё те романтики, что пытаются придать значимость настоящему. Они снабжают нас иллюзиями, а это очень важно. Иллюзии необходимы. Потому что без иллюзий не могу пребывать здесь даже я.

– О-о-о! – приветствовала его широчайшей улыбкой огромного рта продавщица Валя. – Какие люди!

Магазин был всё же открыт. Единственный посетитель – древний старичок в рваной ветровке – покидал его в тот момент, когда порог переступил Вадим.

– Здравствуй, Валентина, – выдохнул он, выжимая из себя улыбку. – Как жизнь молодая?

– Да как-как, – тряхнула она головой. – Неважно.

– Что так?

– Так чему нам радоваться? Жизнь у нас скучная, погода вон – и та муторная.

– А муж что тебя не развлекает?

– О, муж! Я его неделями не вижу. Они как уедут на заготовку – и чуть ли не месяц там.