– Я тоже. Оттого, наверно, и приехал сюда.

– Вы в городе живёте?

– Ага … А чего мы стоим, давай пройдемся.

Прихватили корзины поудобнее – отойдя от орешника, двинулись вглубь леса. Погода была хорошей, даже солнце где-то между редких облаков. Август. Ветер слаб, лёгок, приятен. Под ногами извилистая тропа, кричали птицы.

Скованность и преграды. Абсолютность, повсеместность – можно выводить из ряда и поворачивать спинами. Колонны к центру, округлость в ядре, шествуют молча, строги. Сам – из тех же решений. Открытость зря, но к источнику лишь открытым и жаждущим. К ручейкам припадать губами – не пить, лишь касаться. Выпить позволят – однажды, в час откровений. Лепил, лелеял – она из форм и созвучий, на ноту приходит нота, на черту – черта. Лишь дуги свободны и целы.

– А вас как зовут?

– Меня зовут Вадимом.

– А-а-а … Слышала, слышала.

– А тебя ?

– Таня.

Таня. Татьяна.

– Мне нравится имя Таня. Очень.

Шли молча. Мох зыбкий – по нему ступаешь, как по снегу. Сзади вереница следов, но постепенно затягиваются.

– Вы здесь в отпуске?

Усмехнулся – про себя, конечно про себя.

– Ну, можно сказать и так.

– С женой наверно, с детьми …

– Нет, я не женат, – засмущался. Просто момент. – Да и детей вроде нет.

– Хм, вроде нет! – возмутилась. Но возмущаться не могла взаправду. – Вы как будто прям как этот самый…

– Какой?

– Ну, как такой вот… ветреный мужчина. То к одной вас, то к другой, так что ли?

– У-у, да ты умная девушка! Разбираешься в жизни.

– А как же! Да и с чего мне глупой быть?

И действительно, и действительно. Ведь это же не просто в одном сцеплении и с единой динамикой, это сращено, сращено веками, лишь сломать возможно, но после… Века? Даже века не помогут. Сделано на раз и второй попытки не предоставляется. Варианты возможны, один – чуть более, другой – менее чуть, но свой, искомый, чувствуешь сразу. По малодушию, по глупости можно упустить. Дать уйти в разрозненность, можно и сломать – но то после долгих игр. И не выплывет, и не собрать.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать. Мало?

– В самый раз. Девятнадцатилетние девушки – моя слабость.

Старая, матёрая половина – притёрлась настолько, что малейшие всплески воспринимаются тотчас и в верности абсолютной.

Вышли на опушку. Впереди, за полем, извивалась пыльная дорога, чуть вдалеке, на холме, виднелись избы. Он щурился.

– О, вот и вышли! Интересно – а как ты ориентируешься?

– Да так. Всю жизнь ходишь здесь.

– А я плохо в этом разбираюсь. Сам не знаю, куда бреду. Куда выйду – туда выйду.

Подбородком, лишь самую чуточку. Глаза же вдаль, туманны. Потом повернулась. Шла, смотрела – глаз не отводила. Он тоже не мог.

– Ты где-то учишься?

– Нет, работаю.

Смотрели друг на друга.

– Здесь, в Сомово?

– Да. И в соседней тоже.

Неотрывно. Настойчиво.

– Кем?

– Почтальоном.

– Почтальоном?!

– Не нравится?

– Ужасно нравится.

Долго.

– Ну что, прощаться давайте. Может, увидимся ещё.

– Обязательно увидимся. В одной деревне живём!

– До свидания.

– До свидания, Таня!

И даже не думалось, что это горечь. Но то она, она.

И – пыльная дорога, и силуэт. Тогда дождей ещё не было.

Несколько дней назад, у дома справа, что стоял по тому же ряду метрах в тридцати, застрял трактор. Часа два тракторист безуспешно пытался выбраться из жижи, каким-то чудом это ему удалось – уехав, он проклял деревню и всех её жителей. После него на дороге осталась глубочайшая колея, превратившаяся за эти дни в настоящую яму. Подойдя сейчас к ней, Вадим даже и не знал, как обойти её – она занимала всю ширину улицы, от дома до дома. Почти до краёв была наполнена грязной глинистой водой.

– Ты вброд давай, – услышал он откуда-то сбоку чей-то дряблый голосок.