– Я грешен не только перед богом, но и перед тобой. Для меня это самый наибольший грех.

– Как же ты можешь быть грешен передо мной, когда ты единственный человек, который любит меня больше всех, и я счастлива, что имею такого отца, единственную отраду и этого ты хочешь лишить меня. Как же я смогу быть счастливой, утратив тебя?

– Ты многого не знаешь обо мне.

– И пусть. Чтобы это ни было, ты делал правильно. Если человек делает что-то правильно, хоть преступая при этом закон, в этом и заключается его истинный характер. Так ты меня учил. А у нас закон один – кто богаче, тот и прав. Разве это правильно? И так многие пользуются этим и они не грешники?

– Все так, но не в моем случае. Ты возненавидишь меня, когда узнаешь все. Но перед этим, я хочу, чтобы ты мне пообещала. Как бы ты не восприняла всю правду, ты должна довериться мне и научиться многим урокам, которым я тебя научу. Это нужно будет для тебя, как для главной защитницы семьи. На Дениса надежд я не возлагаю. Не потому, что я люблю тебя больше, потому что ты умнее, ты сильнее, и ты думаешь, как я. А это самое главное.

– Какой бы правда не была, ты будешь для меня таким же любимым и родным.

Виктор посмотрел на дочь, на ее застывшие на щеках слезы. Нажал на гашетку, и «волга», задрав передок, понеслась с еще большей скоростью. Под ногами почувствовалась сила.

– Все случилось в восемьдесят пятом году, когда тебе был всего годик. Всего год моей счастливой и несчастной жизни. – Он отчаянно улыбнулся, припоминая те времена. – Я даже сейчас помню тебя маленькой. Прямо стоишь у меня перед глазами в сиреневом комбинезончике и неуклюже перебираешь ножками, расставив руки, а я со своими распростертыми иду к тебе навстречу.

– Почему только год, что случилось потом?

– Я потерял веру в людей, веру в жизнь оставалась в моей душе только надежда.

Алла прижалась к двери и устремила взор к небу. В вышине парил воздушный змей.

– Да – а, – протянул отец, тоже увидев змея. – Кому-то сегодня лучше, чем нам.

Алла посмотрела на отца ясно и проницательно. Глаза все еще были красными от недавних слез.

– Что было потом?

– А что потом… – он вздохнул и на той же ноте продолжил. – Я долго гулял, считал себя красавцем. Девчонки липли ко мне, и я был к ним неравнодушен. Не мог удержаться при виде красотки. Но моя воля не распоряжалась мной, я весь зависел от своей семьи. Нет не от родительской, от нашей общей. Я не мог жениться на девушке, которую бы выбрал сам. Мог только выбрать из нашей семьи, но не на стороне. Была тогда в нашей семье одна девушка. Ее звали Катя по прозвищу Дикая. Все так и называли ее Катька Дикая. Вот она то и бегала за мной. Родители мои поставили передо мной выбор – или я нахожу себе девушку, а нет, женят на Катьке Дикой. Я разгулялся не на шутку. В семье у меня был неплохой авторитет, и мой отец не раз просил остепениться и поумнеть. В будущем я мог занять место главы семьи, пророчил он мне. Катька, конечно, была жгучая красавица кровь с молоком. Ее формы набрали тон возбуждающей высоты, и красота ее достигла пика совершенства. Она была скороспелкой. Быстро созрела и стала постепенно набирать на себя килограммы. Удержать скороспелую красоту оказалось ей не под силу. Но меня не это смущало, ее формы ее не портили, в свои девичьи годы она стала красивой зрелой женщиной аппетитных форм. Конечно, для меня девушка должна быть девушкой, но все же Катьку портил ее несносный характер. Она мне была сродни, какой-то черноротой бабой. Ох, как она бесилась, когда видела меня с другой.

Виктор замолчал, растянув губы в задумчивом сожалении. Алла его таким никогда не видела.