Прибыв на Лазурный берег, Гуля вздохнул с облегчением – вот он, европейский курорт достойный королей! И, как он убедился сойдя на берег, действительность не расходилась с фотографическими видами. Набережная Монтекарло сверкала белоснежными виллами, утопающими в сочной зелени. Куда там Кашире с ее речными полузатопленными дебаркадерами…

Одним словом, Монтекарло его пленил. Здесь роскошь дворцов не соседствовала с лачугами бедняков. Все было пристойно, приватно и дорого. Супруги, естественно, посещали знаменитую рулетку, и Гуля просиживал там днями. Моментально вокруг столь щедрой пары, прибывшей на отдых из России, образовалась «дружеская» компания, которая не уставала восхищаться талантами и возможностями мсье Франка. В ночных клубах он сорил деньгами, оплачивая прихоти этуалей, в картежной игре, забыв о молодой жене, успевал заигрывать с молодыми особами и выпивать с приятелями несчетное количество водки и вина. Собутыльники соревновались, кто сколько аршин водки выпьет. Рюмки наполнялись водкой и ставились вплотную в одну линию, измерявшуюся аршинами.

Перечисляя гарсону любимые блюда, Гуля говорил:

– Глупая птица утка, одну съешь – мало, две съешь – много.

В Париже Франк снимал великолепные апартаменты с белым роялем и черным лакеем, стоившие ему триста целковых в месяц. Там он закатывал холостые и не холостые кутежи. В буфетах и барах он любил шикануть перед посетителями и за рюмку водки и бутерброд с икрой бросал буфетчику золотой. После такого номера буфетчик или бармен, согнувшись, бежали впереди щедрого вельможи, распахивали двери и желали «его сиятельству» счастливого пути даже по-русски. Вся публика с восторгом лицезрела этот спектакль. Сыну немецкого ростовщика слово «сиятельство» звучало музыкой.

Испив сию чашу цивилизованных наслаждений, Густав Густавович повадился в Европу по делу и без, находя для жены и родственников более-менее приемлемые объяснения. По возвращении из заграничных вояжей, Гуля красочно описывал их знакомым и соседям. Но русские медведи не поняли всей прелести похождений на площади Пигаль или вечеринок с обнаженными мамзельками в Мулен-Руж в Париже и закатили сластолюбцу опеку над его имуществом. Им не нравилось, видите ли, что отечественные капиталы уплывают в заграничные бардаки. Гуля был взбешен, но к его счастью (или несчастью) опекуны не проявили большой строгости.

Франки владели имением Ледово, неподалеку от Каширы. Поговаривали, что Франк-отец, промышляя ростовщичеством, сколотил состояние и полез в русские поместки. Однако семья сохраняла лютеранскую религию вплоть до германской войны. С началом войны Густав Густавович перешел в православную веру. При крещении его нарекли Виктором Викторовичем. На самом-то деле Франк не верил ни в Бога, ни в черта, он поклонялся своей мамоне. Он был непревзойденным мастером пожить, поесть и попить…

Но, возможно, как раз деньги и внесли разлад в семью – жена скоро поняла, что ее муж интересуется только способами приобрести на них максимум сомнительных удовольствий. И после того как супруги разошлись, Франк, освободившись от сдерживающих сил, еще более расширил круг своих развлечений.

В германскую войну Гуля притих. Он боялся, что его интернируют, но за него видимо поручились те же опекуны, также помогли, конечно, и солидные пожертвования на Красный Крест, в фонд помощи раненым и на прочие богоугодные цели.

В 1918 году по решению местного комбеда Франк выкатился из Ледова и поселился в Кашире. Как говорил сам Гуля, здесь он жил на средства, получаемые из «земельного банка», то есть на выручку от продажи ценностей зарытых в землю. У него имелась в Кашире приятельница, разрешившая ему при понятных обстоятельствах зарыть кубышку в ее саду, но так, чтобы она не видела, где именно. Живя постоянно в городе, Франк частенько наведывал Ледово. После развода с женой и еще до вселенских катаклизмов он присмотрел миловидную крестьянскую девушку, сделал ее горничной в доме и жил с ней. Впоследствии он женился на этой крестьянке – Груше, имея от нее уже двоих детей.